Сказка о царе салтане отрывок про белочку: Отрывок «и орешки все грызет» про белочку

Проблема с белкой

Один из самых запоминающихся образов в сказках Пушкина — белка князя Гвидона, которая, сидя под елью, «песенки поет да орешки все грызет». Она едва ли не самый загадочный из пушкинских персонажей. Попробуем разобраться в истории белки.

Наследие Пушкина в наше время изучено вдоль и поперек, но вопрос о происхождении белки покрыт мраком. В оригинальной сказке Арины Родионовны, которая была записана Пушкиным и затем легла в основу «Сказки о царе Салтане», белки нет — вместо нее герой получает говорящего кота. (Кот, впрочем, не пропал — пригодился в «Руслане и Людмиле»). Но откуда же взялась белка?

Этот вопрос поставил в тупик такого эрудированного пушкиниста, как Марк Азадовский: «Что же касается мотива белки, грызущей золотые орешки… его источник остается пока совершенно неясным: русскому фольклору он совершенно чужд». Последующие литературоведы сошлись на том, что Пушкин белку просто придумал, и закрыли тему.

Действительно, в России не существует сказок про белок. Да, самое многочисленное животное наших лесов (и к тому же имевшее еще не так давно важное экономическое значение) совсем не удостоилось упоминаний в сказках. Совсем? Или почти совсем?

В 1907 г. в деревне Усть-Цильма Архангельской губернии (ныне в составе Республики Коми) была записана сказка «Федор-царевич, Иван-царевич и их оклеветанная мать», близкая по сюжету «Сказке о царе Салтане». Эта запись, похоже, осталась неизвестна Азадовскому, хотя Н. Е. Ончуков опубликовал ее в сборнике «Северные сказки» в 1908 г. В ней среди экспонатов волшебной коллекции названа именно белка:

«…середи моря есть остров, на острову есть сосна, на этой сосне ходит белка, на вершиночку идет, песенки поет, на комелек идет, сказки сказыват и старины поет. У этой белки на хвосту байна [баня], под хвостом море, в байне вымоешься, в море выкупаешься; то утеха, то забава».

Золотых орешков, правда, в этой версии нет, да и космические размеры белки несколько устрашают, но неразрывная связь ее с определенным деревом и то, что она поет песенки, — заметные параллели пушкинскому тексту.

Можно, конечно, заподозрить, что сказка Пушкина вторично попала в народ и была пересказана простодушному фольклористу. Однако есть и еще свидетельство того, что образ волшебной белки был не «совершенно чужд» русскому фольклору. В так называемом Олонецком сборнике заговоров, который был составлен около 1630-х гг. и лишь недавно издан А. Л. Топорковым, причудливо перемешались русские и финские (точнее, карело-вепсские) тексты. Среди русских есть и такой: «Есть море окиян, едет из окияна моря человек медян; и конь под ним медян, и лук медян, и стрелье медное; и тянет крепок лук и стреляет метко. На мху стоит сосна золотая, на сосне золотой белка золотая. И пострелит медной человек белку золотую и вынимает у ней сердце булатное…» Сердце белки предполагается использовать как лекарство.

Поскольку составителя рукописи XVII в. никак нельзя обвинить в подражании Пушкину, остается заключить, что волшебная белка на сосне у моря была известна фольклору на русском Севере на протяжении многих веков. Пушкин немного модифицирует образ — меняет сосну у моря на ель в лесу, однако белка все же попадает на «окиян-море», когда Гвидон переносит ее на свой остров. Кстати, остров Буян, на котором правит Гвидон, часто упоминается в заговорах XIX в. Островов хватает и в заговорах Олонецкого сборника, хотя они там безымянные.

Иван Билибин. «Гвидон и царица»

Фото: vsdn.ru

У Пушкина белка грызет золотые орехи, в олонецком заговоре она сама золотая, как и дерево, на котором она живет. Мог ли Пушкин почерпнуть образ белки не из сказки, а из аналогичного заговора? Возможно, Арина Родионовна заклинала воспитанника от порчи?

Олонецкий заговор отмечен явным финно-угорским влиянием: именно для финно-угорских заклинаний характерны образы металлических людей и животных, — золотых, серебряных, железных и медных, — которые живут на острове среди моря или выходят из моря. Если взглянуть на географию сюжетов о белке, то Олонецкий сборник найден где-то в Карелии, сказка, где упоминается поющая белка на сосне — в республике Коми. А откуда родом была Арина Родионовна? Деревня Суйда Копорского уезда, у которой даже название типично финно-угорское. Похоже, перед нами косвенное свидетельство того, что Пушкин получил историю поющей белки все-таки от Арины Родионовны, хотя и не в составе сказки, которая позднее станет «Сказкой о царе Салтане».

Значит, белка князя Гвидона — финно-угорского происхождения? Увы, не все так просто. Белки и правда занимают некоторое место в финно-угорском фольклоре, но отдельного мифа о какой-то особенной — золотой или поющей — белке у финно-угров не находится. Во всяком случае, специальной литературе по финно-угорской мифологии этот сюжет неизвестен.

Рататоск. Фрагмент изображения из исландского манускрипта XVII векаФото: public domain

Зато читатель наверняка уже вспомнил о куда более знаменитой белке — скандинавской Рататоск (она же Грызозуб), бегающей по стволу Иггдрасиля, мирового древа. Освежим в памяти «Младшую Эдду» Снорри Стурлусона:

«Тот ясень больше и прекраснее всех деревьев. Сучья его простерты над миром и поднимаются выше неба. <…> Белка по имени Грызозуб снует вверх и вниз по ясеню и переносит бранные слова, которыми осыпают друг друга орел и дракон Нидхегг».

Вербальные способности эддической белки, конечно, не столь приятны, как у пушкинской, но возможную эволюцию несложно представить: белка бегает вверх-вниз по стволу ясеня и передает бранные слова («Младшая Эдда») — белка бегает вверх-вниз по стволу сосны и поет песни (архангельская сказка) — белка сидит под елью и поет песни, а также грызет золотые орешки (Пушкин).

Насколько невероятно предположить, что белка князя Гвидона — правнучка скандинавской Рататоск? Это предположение на поверку оказывается не столь уж фантастическим. Викинги присутствовали в Карелии и нынешней Архангельской области, они доходили до Пермского края. Карелия и в более поздние времена оставалась буферной зоной русско-шведских отношений. Что касается Копорья, откуда происходила Арина Родионовна, оно уже в Новое время много раз переходило из рук в руки между Россией и Швецией и в последний раз было отвоевано у Швеции Петром I за полвека до рождения самой Арины Родионовны.

В Исландии традиция интереса к мифологии не прерывалась от времен Снорри Стурлусона до наших дней. «Эдду» продолжали переписывать уже в эпоху книгопечатания. В континентальной Скандинавии, включая Данию и Швецию, интерес к эддическим мифам возродился в XVII–XVIII вв. Именно от этой эпохи до наших дней дошло наибольшее количество списков.

Какого же происхождения образ магической белки? Финно-угорского или скандинавского? Восходит ли он к древности эпохи викингов или попал в Россию в исторически недавнее время, с пленными шведскими солдатами, вынужденными рассказывать занимательные истории из школьной хрестоматии в обмен на еду? Возможно, правильны все ответы одновременно. Фольклорные тексты путешествуют и взаимодействуют самым причудливым образом: так, знакомая нам с детства сказка В. Гаршина «Лягушка-путешественница» восходит к древнеиндийской сказке о черепахе-путешественнице из сборника «Панчатантра», но, откуда непосредственно Гаршин позаимствовал историю, неясно, потому что к XIX в. переводы и переделки сюжетов «Панчатантры» расползлись по всему миру. История полета черепахи на птицах попала и в басню Лафонтена, и в древнерусский сборник новелл «Стефанит и Ихнилат». Однако в современный городской фольклор вошла именно гаршинская лягушка — достаточно вспомнить легенду о том, что во время поездки Хрущева в Америку якобы сняли с эфира мультфильм «Лягушка-путешественница» (чистейший миф, так как мультфильм вышел в 1965 г.). Это пример того, какую непростую историю могут иметь фольклорные образы.

Запутанность истории пушкинской белочки скорее правило, нежели исключение. Можно достаточно уверенно предполагать лишь то, что этот образ возник на финно-скандинавском культурном пограничье и оттуда время от времени попадал в русский фольклор. Как именно с ним познакомился Пушкин — через какой-то вариант сказки, оставшийся незаписанным, или через заклинание от порчи, — вопрос остается открытым. Золотые орехи с изумрудными ядрами, вероятно, поэт домыслил сам. История белки князя Гвидона еще раз показывает, как мало мы знаем даже о, казалось бы, хрестоматийных литературных текстах.

Сказка про Белку царя Салтана (Часть 1): mirnaiznanku — LiveJournal

 

Абсолютно новый рассказ. Увы, не могу обещать, что литературная спячка закончилась окончательно, но тем не менее, тем не менее…

 

Белка песенки поёт Да орешки всё грызет, А орешки не простые, Все скорлупки золотые, Ядра — чистый изумруд; Но, быть может, люди врут. А.С.Пушкин. «Сказка о царе Салтане».

 

Вы слышали когда-нибудь, как белка грызёт орешки? Вжик-вжик, хруп-хруп, крак-крак… Вот Вам сказка про белку царя Салтана.

Как-то раз отправился царь Салтан с очередным дружественным визитом в соседнее герцогство Курвляндское. А по правде говоря, бухать поехал к родичу, ибо на курвляндском троне сидел в ту пору двоюродный брат Салтана, некий Гвидон. Благо ехать недалеко: от столицы до столицы всего два денька пути, и это ежели лошадей не сильно погонять. Ну вот, на третий день визита, когда оба монарха уже основательно нагрузились, начав с бражки и медовухи и постепенно добравшись до напитков гораздо более крепких, решил Гвидон удивить родственника.

Потащил его в подвал казначейства и небрежно приказал вечно угрюмым охранникам-стрельцам отворить дверь бронированную толщиной в аршин. После чего, цепко держась за стену, продемонстрировал Салтану диковинку. В комнатке-сейфе на столике, покрытом чёрной парчой, стояла клетка из серебристого металла. В той клетке сидел зверёк, видом схожий с обыкновенной белкой, да орех грыз, как оно белкам и положено. Вжик-вжик, хруп-хруп, крак-крак… Поглядел Салтан на это дело, и спрашивает:

— Чота я не врубаюсь, в чём тут фишка, братан?! Чо я, сусликов в жизни не видал?

От обиды Гвидон едва не протрезвел. И бает, мол, не суслик это, чувак, а чудо-белка. И вообще, зырь давай, сейчас по всем признакам начнётся. Тут оно и случилось. Вместо привычного «вжик-хруп-крак» раздался звонкий «збэнг», и белка уронила на пол клетки две блестящие жёлтые скорлупки, да прозрачный зелёный камушек. А в лапках у зверька уже неведомо откуда новый орех, и снова раздаётся вжик-вжик, хруп-хруп да крак-крак. Тут и у Салтана хмеля поубавилось. Хоть с трудом, но просунул он руку между прутьями клетки, желтяшки сцапал, а они тяжёлые. И камушек эдак ладно сверкает, переливается. А гордый Гвидон сейчас же поясняет, мол, скорлупки золотые, а ядрышко – чистый изумруд. Во как!

— Ни фига себе! – удивляется Салтан. – И часто такое происходит?

— Раз в два месяца ровно.

— А ещё этот сусл… си́речь белка чего-нибудь умеет?

— Нет, только золотые скорлупки да изумрудики в четверть перепелиного яичка.

— Нерентабельно, — заключил Салтан.

— Вот и я так же мыслю, — вздохнул Гвидон. – У меня в царстве за неделю столько золота добывают, сколько эта белка за полгода не наделает. А изумруды сейчас не в цене, даже такие чистые. Теперича брульянты в гору пошли. А ить в своё время столько денег за животину отдал…

И показал руками, сколько именно. Салтан призадумался, а потом спрашивает, за что, мол, такие бабки конкретные? А за эту вот комнатку-сейф, был ответ. Без ентова дела белку нипочём уступать не хотели. В оной камере стены толщиной в аршин из разных металлов да редких пород дерева. Вот так.

Подивился ещё Салтан на чудо-белку, языком уважительно поцокал, да и говорит собутыльнику, мол, не продолжить ли нам с того самого месту, где мы прервались. Поелику белки белками, а душа требует, и трубы горят… И украдкой золотинки с камушком в рукав запихнул, ибо негоже пропадать добру. В общем, поднялись дружбаны в палаты царские белокаменные, и там уже нарезались окончательно до поросячьего визга, а может даже чуть поболее.

Потому что на следующее утро царь Салтан пробудился в собственной карете, не помня, как туда попал, с острым похмельный синдром да с объёмистым свёртком на коленях, укутанным в смутно знакомую чёрную парчу. Глядь в окно, там поля хлебные да берёзки весёлые скачут на ухабах-рытвинах. А подле одесну́ю первый боярин сидит, который царя обычно в увеселительных поездках сопровождал, советник верный и собутыльник проверенный, сам не дурак выпить хоть с закуской, хоть без оной. И на коленях подносик держит: на ём жбан рассолу да чарка самогонки, чистой, как слеза монашки. Царь лякарство своевременное принял, глазки проморгал, мысли в кучку собрал, да к попутчику с вопросами. Оказалось, вот-вот границы державы родимой покажутся, стало быть, недалёк час встречи с домочадцами.

Кстати о домочадцах. Именно они, а точнее царица-матушка, и стали причиной непредвиденного конца пьянки. Так как получил вчера первый боярин почтового голубя с извещением, что царица зело гневается из опасения, как бы супруг её державный чего ценное не пропил. Ибо были уже прецеденты. Царь, конечно, взгрустнул чуток, даже слезу хмельную пустил, но принял ещё чарку монашкиных слёзок и утешился. Аккурат настолько, чтобы интерес к свёртку проявить. Парчу развернул, глядь, там клетка с чудо-белкой! Сидит проказница как ни в чём не бывало, и вжик-вжик, хруп-хруп, крак-крак. Царь репу почесал, и заново боярина пытает, причём осторожно так, ибо не ровён час, окажется, что умыкнул по пьяни диковинку. Всё же не вилка или ситечко какое. Гвидошка хоть и сродственник, а может не понять…

— Ни-ни, всё пучком! — успокаивает советник. – Сие есть подарок герцогский тебе, надёжа наша и опора. Знать не знаю, ведать не ведаю, как именно ты Гвидона уломал, а только дело чистое. Тому доказательство есть.

И протягивает царю дарственную. Там всё честь по чести: «…сим удостоверяю… …в дар ради укрепления дружбы между нашими державами…» и далее в том же духе. А в конце печать и подпись знакомые: герцог Гвидон Курвляндский.

Повеселел Салтан, приосанился, да мечтам предался, как будет перед гостями хвастаться. А про комнатку со стенами в аршин не вспомнил. И зря.

Долго ли, коротко ли, прибыли во дворец. Чудо-белку царь на постой определил в зал славы с военными трофеями, от предков унаследованными. К диковине приставил караул из пятерых лучших дворцовых гвардейцев, дабы стерегли денно и нощно. И никого окромя царя покамест к белке не допущали. Типа, суприз будет.

Суприз удался на славу. В первую ночь после возвращения от герцога почивал Салтан плохо. Снился какой-то чудной кошмар: будто сидит он, царь, в клетке, и тщится распилить ржавой тупой пилой самородок золота с бычью голову размером. Вжик-вжик, хруп-хруп, крак-крак… Тяжела работа, и конца-края ей не видно. С утреца пробудился, смотрит, супруга Василиса тоже не выспалась, посему злая – того гляди, подзатыльников надаёт. У Салтана с царицей такое разделение обязанностей: царь управляет державой, а царица — Салтаном. У матушки Василисы руки тяжёлые, хоть шу́йца, хоть десни́ца. Чуть что не по ней, оприходует за милую душу, как медведь коровёнку, что в лес ненароком заскочила. Царь из опочивальни бочком, да слугу кличет, одеться. И потом полдня супружницы сторонился, пока та в норму не пришла. Только видит, весь двор будто не с той ноги встал. У всех физиогномии злые да со сна опухшие, и настроение соответственное.

Захотелось тут Салтану утешиться, вспомнил он про чудо-белку, решил проведать диковинку. Идёт царь, и чем дальше, тем больше ему неможется. Добрался до палаты трофейной, глядь, там караульные по стенкам сидят, за головы держатся. И вид такой, словно у каждого острая боль во всех зубах сразу и вдобавок тяжёлый приступ мигрени. А белка жива-здорова, знай себе над орехом старается: вжик-вжик, хруп-хруп, крак-крак. Послушал царь энту музыку, да в крик, на гвардейцев руками машет, ногами топает, мол, убирайтесь отсюдова, и сам следом поспешил со всех ног. Как две залы пробежал, отпустило. А всё одно заноза осталась: словно притаилась за углом сволочь какая, и пилит, и пилит золотой слиток. Без остановки пилит, без перерывов на завтрак, обед и ужин, и даже на горшок не ходит. Вжик-вжик, хруп-хруп, крак-крак…

Тут-то Салтан и уразумел, зачем нужна была комнатка со стенами в аршин. А как уразумел, так и сел, где стоял. Ах ты, курва-стерва! Вот это удружил мне пёс Гвидошка! И ведь не подкопаешься, чисто всё обделано. Подарок вернуть – скандалу международну быть. Куда бы эту хрень сбагрить-то? Пораскинул Салтан умом, да и снёс белку в подвал.

День прошёл вроде ничего, а ночью во дворце форменная жуть приключилась. Судя по всему, проникли снизу вибрации белкины в каждую щёлочку, в каждый камушек, и от того усилились безмерно. Короче говоря, незадолго до того часу, когда петухи кричать начинают, произошли повсеместная паника, вавилонское столпотворение и почти что государственный бунт. К счастью обошлось без членовредительства. Причём первую роль в ликвидации беспорядков сыграла царица. Употребив зычный от природы голос, а временами и крепкие кулаки, матушке Василисе удалось собрать и воодушевить дворцовых гвардейцев, кои уже навели повсеместный порядок. Таким манером держава Салтанова с честью вышла из тяжёлого испытания.

Сам же виновник торжества был отловлен супругою на кухне под котлом для жаркого. Царя пришлось только два раза приложить головой о кухонный стол, после чего Салтан скоропостижно во всём признался. Не вдаваясь в долгую дискуссию, царица немедля разыскала клетку с белкой и попыталась отобрать у злосчастного животного орех. Да не тут-то было. Могучая Василисина ладонь не пролезала между прутьями клетки. Царя же белка едва не лишила пальца, клацнув вострыми зубьями, что твоя тигра. Не удалась и попытка вскрыть клетку, лишённую, как оказалось, какой-либо дверцы. Загадочный серебристый металл успешно противостоял даже усилиям царского слесаря по прозвищу Левша, затупившего три особенных стойких пилки, из них одну алмазную. Разозлённый неимоверно царь силился проткнуть белку на смерть сначала стамеской, потом богато инкрустированным кинжалом, подарком турецкого паши. Не помогло ни то, ни другое. Белка была словно заговорённая, орудия тыкались в неё с мелодичным звоном, не причиняя чудовищу ни малейшего вреда.

Тогда в дело вновь вступила тяжёлая артиллерия. Подхватив первое, что попалось под руку, а это оказался слесарев молоток, Василиса примотала его к клетке своей парадной серебряной цепью со звеньями толщиной в палец, после чего опрометью взбежала на башню дворца, ту самую, что смотрела на море-окиян и, широко размахнувшись, зашвырнула дрянную белку в пучину. Клетка исчезла в волнах, и перепуганный до смерти царский двор вздохнул спокойно. Однако ж ненадолго. Поелику ночью разыгралась страшная буря, от которой весь дворец, стоявший на утёсе над водой, трясся и вздрагивал, аки картошный домик. Вестимо, и в эту ночь ни о каком сне речи не было. Хорошо хоть на сей раз кошмары никого во дворце не мучили.

А ранним утром ворота дворца содрогнулись от могучих ударов. Выглянувшие было караульные тут же попрятались. И было от чего. У ворот стояли строем в два ряда несколько дюжин невиданных прежде богатырей в блистающей золотом чешуе с ног до головы. Каждый витязь имел при себе щит в полроста, длинный меч в ножнах и копьё. И у каждого косая сажень в плечах.

 

Окончание следует.

Сказка о царе Салтане – Жизнь на Руси

Сказка о царе Салтане

Давным-давно в далеком королевстве три сестры разговаривали во дворе, представляя, что они будут делать, если они выйдут замуж к царю Салтану. Одна сказала, что она приготовит большой пир для всего мира. Следующая сказала, что будет ткать полотно для всего мира. Третья сказала, что она подарит царю «наследника, красивого и храброго без сравнения».

Так получилось, что царь, стоявший сразу за забором, услышал разговор. Когда он услышал слова последней девушки, он влюбился и попросил ее стать его женой. В ту же ночь они поженились и вскоре зачали сына. Другим сестрам дали работу поваром и ткачихой.

Через несколько месяцев царь ушел на войну и был вынужден расстаться с любимой женой. Пока он был на войне, его жена, королева, родила ему сына. К царю послали всадника, чтобы передать благую весть. Однако две сестры и подруга по имени Барбарика так завидовали сестринской удаче, что похитили всадника и заменили его своим посланным, который доставил царю записку следующего содержания: «Ваша жена, царица, не родила ни ни сын, ни дочь, ни мышь, ни лягушка, а родила неведомое маленькое существо».

Прочитав это сообщение, царь огорчился и отправил обратно письмо, в котором просил жену дождаться его возвращения, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Сестры-интриганы встретили всадника на обратном пути, напоили его и заменили настоящее письмо царя липовым, в котором царицу с младенцем приказывали посадить в бочку и бросить в море.

Конечно, не подчиниться приказу царя было нельзя, поэтому дворцовая стража посадила королеву с сыном в бочку и скатила ее в воду. Пока королева плакала в бочке, ее сын крепчал не с каждым днем, а с каждой минутой. Он умолял волны смыть их на сушу. Волны повиновались, и он и его мать оказались выброшенными на берег на необитаемом острове.

К этому времени они были очень голодны, так что сын сделал себе лук и стрелу, используя небольшие ветки дерева, и пошел на охоту. У моря он услышал визг и увидел, как бедный лебедь борется с огромным черным ястребом. Как только ястреб собирался вонзить свой клюв в шею лебедя, юноша пустил стрелу, убив ястреба и пролив кровь птицы в море. Белый лебедь подплыл к отроку, поблагодарил его и сказал: «Ты вовсе не ястреба убил, а злого волшебника. За спасение моей жизни я буду служить тебе вечно».

 

Сын вернулся к матери и рассказал ей о своем приключении, после чего они оба крепко заснули, хотя все еще были голодны и мучились от жажды. На следующее утро они проснулись и увидели, что перед ними стоит дивный город, где прежде ничего не было! Они любовались золотыми куполами монастырей и церквей за белыми стенами города. — Боже, посмотри, сколько лебедь натворил! — подумал парень. Они вошли в город, и толпы людей приветствовали их и короновали юношу князем, провозгласив его князем Гвидоном.

Однажды возле острова проплывал торговый корабль, когда его моряки мельком увидели удивительный город-крепость. Городские пушки дали кораблю сигнал подойти к берегу. Князь Гвидон приветствовал их и предложил им пищу и питье. Он спросил, что у них есть на продажу и куда они идут. «Торговля наша мехами, — говорили они, — и идем мимо острова Буян в царство царя Салтана».

◊

◊

Гвидон просил купеческих матросов передать царю свое почтение, хотя его мать ранее сообщила ему о записке, которая привела к их изгнанию из царского царства. Тем не менее, князь Гвидон считал людей лучшими и никогда не мог до конца поверить, что его отец мог сделать такое.

Когда торговые моряки готовились покинуть остров, принцу стало грустно, когда он подумал о своем отце. «Что случилось? Что ты такой угрюмый, — сказал лебедь. «Я так хочу увидеть своего отца, царя», — ответил Гвидон. Тогда лебедь плеском воды превратил принца в маленького комара, чтобы тот мог спрятаться в щели мачты корабля по пути к царю.

Когда корабль прибыл в царство царя Салтана, царь приветствовал купеческих матросов и попросил их рассказать о землях, которые они видели. Моряки рассказали царю об острове и городе-крепости, рассказали о гостеприимном князе Гвидоне. Царь не знал, что этот князь Гвидон его сын, но все же изъявил желание увидеть этот прекрасный город. Однако две сестры и старая Барбарика не хотели его отпускать и вели себя так, как будто в матросской сказке нечему было дивиться. «Что действительно удивительно, — говорили они, — так это белка, которая сидит под елью, щелкает золотые орешки с ядрами чистого изумруда и поет песню. Это что-то действительно экстраординарное!»

Услышав это, комар, на самом деле князь Гвидон, рассердился и ужалил правый глаз старухи. Вернувшись на остров, Гвидон рассказал лебедю услышанную им историю о замечательной белке. Вот пошел князь на свой двор и, о чудо, пела белка, сидела под елкой и щелкала золотые орешки! Князь обрадовался этому и приказал построить для зверька хрустальный домик. Он поставил там охрану для дежурства и приказал писцу записывать каждый снаряд. Прибыль принцу, честь белке!

Через некоторое время к острову подошел второй корабль по пути к царю, и принц снова сказал лебедю, что хочет снова увидеть своего отца. На этот раз лебедь превратил принца в муху, чтобы тот смог спрятаться в щели корабля.

После того, как судно прибыло в королевство, матросы рассказали царю Салтану об увиденной дивной белке. Салтан снова хотел посетить этот сказочный город, но его отговорили, когда две сестры и Барбарика высмеяли рассказ матросов и сами рассказали о еще большем чуде — о тридцати трех красивых молодых рыцарях, предводительствуемых старым Черномором, восставших из-под земли. бушующее море. Муха Гвидон сильно разозлилась на женщин и ужалила Барбарику в левый глаз, прежде чем улететь обратно на остров.

Вернувшись домой, он рассказал лебедю о старом Черноморе и тридцати трех богатырях и посетовал, что никогда не видел такого чуда. — Эти рыцари из великих вод, которые я знаю, — сказал лебедь. «Не печалься, эти рыцари — мои братья, и они придут к тебе».

Позже принц вернулся, поднялся на башню своего дворца и стал смотреть на море. Вдруг высоко и глубоко на берег поднялась гигантская волна, а когда она отступила, вышли тридцать три рыцаря в доспехах во главе со старым Черномором, готовые служить князю Гвидону. Они пообещали, что каждый день будут выходить из моря, чтобы защитить город.

Через несколько месяцев на остров прибыл третий корабль. В своей обычной манере князь снова принял матросов и велел им передать царю свое почтение. Когда матросы готовились к путешествию, принц сказал лебедю, что он все еще не может выбросить из головы своего отца и хочет увидеть его снова. На этот раз лебедь превратил принца в шмеля.

Корабль прибыл в королевство, и матросы рассказали царю Салтану об увиденном ими чудном городе и о том, как каждый день тридцать три богатыря и старый Черномор выходят из моря на защиту острова.

Царь подивился этому и захотел увидеть эту необыкновенную землю, но снова был отговорен двумя сестрами и старухой Барбарикой. Они принижали рассказ моряков и говорили, что действительно удивительно то, что за морями жила принцесса, такая потрясающая, что от нее нельзя было оторвать глаз. «Свет дня меркнет на фоне ее красоты, ею освещается мрак ночи. Когда она говорит, это похоже на журчание спокойного ручья. Вот это чудо!» Они сказали. Шмель Гвидон еще раз рассердился на женщин и ужалил Барбарику в нос. Его пытались поймать, но безрезультатно. Он благополучно вернулся домой.

Прибыв туда, Гвидон прогуливался по берегу моря, пока его не встретил белый лебедь. — Почему на этот раз так мрачно? — спросил лебедь. Гвидон сказал, что ему грустно, потому что у него нет жены. Он рассказал сказку, которую слышал, о прекрасной принцессе, чья красота освещала тьму, чьи слова текли, как журчащий ручей. Лебедь помолчал, потом сказал, что есть такая царевна. «Но жена, — продолжал лебедь, — это не перчатка, которую можно просто сбросить с руки». Гвидон сказал, что понимает, но готов идти всю оставшуюся жизнь и во все уголки мира в поисках чудесной принцессы. При этом лебедь вздохнул и сказал:

Нет необходимости путешествовать,
Нет необходимости утомляться.
Женщина, которую ты желаешь,
Теперь твоя шпионка.
Принцесса I.

С этими словами она взмахнула крыльями и превратилась в прекрасную женщину, о которой слышал принц. Они страстно обнялись и поцеловались, и Гвидон отвел ее к своей матери. В тот же вечер принц и прекрасная девушка поженились.

Вскоре к острову подошло еще одно судно. По обыкновению, князь Гвидон приветствовал матросов и, когда они уходили, просил матросов передать привет царю и передать ему приглашение в гости. Довольный своей новой невестой, Гвидон решил на этот раз не покидать остров.

Когда корабль прибыл в царство царя Султана, матросы снова рассказали царю об увиденном ими фантастическом острове, о поющей белке, щелкающей золотые орехи, о тридцати трех рыцарях в доспехах, поднимающихся из моря, и прекрасной принцессы, чья красота была несравненной.

На этот раз царь не стал слушать ехидных замечаний сестер и Варвары. Он созвал свой флот и немедленно отправился к острову.

Когда он достиг острова, князь Гвидон был там, чтобы встретить царя. Ничего не говоря, Гвидон повел его вместе с двумя невестками и Барбарикой во дворец. По пути царь увидел все, о чем так много слышал. Там у ворот стояли тридцать три рыцаря и старый Черномор на страже. Там во дворе была замечательная белка, пела песенку и грызла золотой орех. Там в саду была прекрасная принцесса, жена Гвидона. И тут царь увидел нечто неожиданное: рядом с царевной стояла мать Гвидона, давно пропавшая жена царя. Царь сразу узнал ее. Со слезами, струившимися по его щекам, он бросился обнимать ее, и годы душевной боли теперь были забыты. Затем он понял, что принц Гвидон был его сыном, и они тоже обнялись.

Веселое застолье. Две сестры и Барбарика спрятались от стыда, но в конце концов их нашли. Они расплакались, признавшись во всем. Но царь так обрадовался, что отпустил их всех. Царь и королева, и князь Гвидон, и принцесса дожили остаток дней своих в счастье.

Нравится:

Нравится Загрузка…

Сказка о царе Салтане главные герои

Главные герои сказки о царе Салтане Пушкина и их характеристики помогут подготовиться к уроку.

Сказка о царе Салтане главные герои

Лакомства «Сказки о царе Салтане»:

• Царь Салтан, отец Гвидона и муж царицы;
• Царица, жена царя Салтана, оклеветанная и заточенная в бочке с малолетним сыном Гвидоном;
• Принц Гвидон, сын королевы и короля Салтана;
• Прекрасная царевна Лебедь, любимая, впоследствии любимая жена Гвидона;

Отрицательные герои «Сказок о царе Салтане» :

• Ткачиха — сестра Королевы и кухарки. Это завистливый, злой и отрицательный персонаж. Также она очень обидчива и злопамятна, из-за чего совершает коварные поступки.
• Повар — сестра ткачихи и королевы. Она, как и ткачиха, является отрицательным персонажем, поскольку обладает такими качествами, как зависть, мстительность, коварство и эгоизм.
• Сватья Баба Бабриха — обладает такими отрицательными чертами характера, как ненависть, жестокость и мстительность.

«Нейтральные» герои «Сказки о царе Салтане»: белка, заморские гости, ветер, волна, дядя Черномор и 33 богатыря; а также комар и шмель, в которых превратился князь Гвидон.

«Сказка о царе Салтане» характеристика главных героев

Царь Салтан — повелитель своего царства. С одной стороны, король — настоящий воин, мужественный и сильный, готовый сражаться за свое государство. С другой — это добрый персонаж, у которого мягкий характер.