Про белое море стихи: Стихи про Белое море — Стихи, картинки и любовь
Стихи про Белое море | Стихи
В далёком холодном бескрайнем просторе
Плещутся волны Белого моря.
Царствует Снежная здесь королева.
Лёд, посмотри-ка, и справа, и слева.
Но это зимою, а летом коротким
Можно немножко поплавать на лодке.
Понаблюдать, как ползут под водой
Звёзды морские одна за другой.
Дно беломорское вовсе не пусто —
Зреет повсюду морская капуста,
Сёмги пасутся стада в глубине,
Днём её ловят и при луне.
Тюлени резвятся, пускают киты
Фонтаны невиданной красоты.
Но лето пройдёт, и вновь королева
Льдом всё укроет и справа, и слева.
Лесникова Светлана
*****
У Белого моря есть свой причал,
Свои корабли и сны,
Своя есть привязанность к белым ночам,
К терзаниям поздней весны
И к чайкам, что селятся по берегам
На лето, что значит — на дни…
Своя сопричастность к белым снегам:
Вся жизнь, где одни они…
У Белого моря есть свой мотив,
Свои берега и льды,
И правда своя, что, покуда ты жив,
У Белого моря рассвет как знак,
Иным незнакомый морям…
Ах, белое море, зажги свой маяк,
Дай пристань своим кораблям,
Как чайкам, что селятся по берегам
На лето, что значит — на дни,
Ах, Белое море, прочти по слогам
Извечное «извини!»,
У Белого моря всегда есть причал
И ласка седой волны…
У Белого моря не всем «по плечам»
Терзания поздней весны…
Аркушина Евгения
*****
Давай, все обиды — в сторону,
Уедем к Белому морю,
Где будут белые ночи
И чистые, белые сны.
Поделим печали поровну,
Потуже завяжем горе,
Посмотрим друг другу в очи
И… доживём до весны…
Сергеева Татьяна
*****
Море Белое не стонет,
Лишь тихонечко дрожит,
Лютый ворог в нем не тонет,
Он давно на дне лежит.
Катерки, да пароходы
В воле божьей и волны,
Начинаются походы
С устья Северно Двины.
На краю страны могучей
Запредельная вода.
В Соловецкий рай дремучий
Уплывали без следа.
Экзотические страны
Им мерещились вдали,
Чернь болотная, как раны
На поверхности земли.
Соловецкие закаты,
Будто нет над миром тьмы.
Святы пусто, пусто святы
Земли северной тюрьмы.
В жутком, вековом дозоре
Камень анзерский стоит,
Мертвый храм глядит на море,
На прекрасный дикий вид.
Фотиев Сергей
—
Белое море, белеют барашки,
Это от пены, могучей волны,
Бегло бегут по дорожках кудряшки,
Все растворяясь в красе белизны.
Куропата Юля
—
Хохочут в ночи куропатки,
Бормочет в распадке ручей,
Трепещется полог палатки
Под сенью тяжелых ветвей.
Расписан маршрут поминутно,
Рюкзак, как хороший медведь.
А здесь, у костра так уютно
Чуть выпить и песни попеть.
Карелия, Белое море,
Весной лишь пахнуло чуть-чуть.
Леса еще в зимнем уборе,
От моря вкус ветра чуть горький,
И слышится гомон гусей,
Под вечер и утром на зорьке
Разносится песнь глухарей.
Промоины паром дымятся,
Лед вздыбился около луд.
Голодные чайки кружатся,
Весеннего корюха ждут…
Здесь все, как и в древние годы,
Наполнено жизнью своей,
Здесь правят законы природы,
А не повеленья людей.
Тимашев
*****
О, этот край суровый — Соловки…
Застыло в позапрошлом веке время,
Вселенной поворачивая стремя
Одним движеньем трепетной руки
От крепостей к отшельничьим скитам,
От каменистых берегов забвенья
К келейным богомольным песнопеньям,
К могильным лабиринтам и крестам.
На Беломорье вечные ветра,
Блуждают по баракам и острогам,
Монастырям, и узников дорогам,
А по ночам звонят в колокола…
А море то рыдает, то поёт…
И до июня волны крутят лёд.
Спасина Наталья
*****
Север. Холодный воздух.
Ели застыли в позах,
Словно они — артисты!
Белое море стынет,
Ветер пронзает кости,
Да развивает вымпел
ЛЕса на горной трости!
Солнце уже не всходит,
Не согревает камни.
Чёрными стали воды,
Заледенела гавань.
Тёмное небо кружит
Белые танцы снега,
И завладела стужа
Лесом, и морем, и брегом!
Румата Дмитрий
*****
Снова ночи стали дня короче —
Чуть придремлешь, а уже светает,
Из-за моря, цвета белой ночи,
Золотое солнце выплывает.
А на скалах вековые сосны
Восковые словно вспыхивают свечи,
И алмазами искрится берег росный…
До свиданья, море Белое, до встречи!
Мищенко Владимир
*****
Ты приносишь и радость, и горе
И даруешь душевный покой.
Укачай меня, Белое море,
Колыбельную песню напой…
Ты умеешь быть ласково нежным,
Гладишь волосы травам прибрежным,
Если солнце лежит на воде…
И ни в чём ты не ведаешь меры,
Если сердишься — вёсла не тронь:
У штормов твоих крепкие нервы,
У воды — ледяная ладонь…
Исчезают и время, и лица —
Страшен вод оглушающий вал…
Говорят, Богу тот не молился,
Кто в штормах никогда не бывал.
Могут волны вздыматься, как горы,
Чтобы после поглубже нырнуть —
По-мужски крут нордический норов
И по-женски пластична их суть.
Ценишь в людях рыбацкую хватку,
Не отпустишь без полных сетей,
Щедро даришь треску и зубатку
И морских лупоглазых чертей…
Сохнут травы, очищены ветром,
Велика их целебная власть —
Ламинарии бурые ветви,
Виноградная фукуса масть…
Как ты дышишь, как плещешься, море,
Среди северных серых камней
И, с ветрами колючими споря,
Ты в прилив прибегаешь ко мне…
Поплавками мелькают тюлени,
Не боятся подплыть к берегам…
И влюблённое сердце отдам…
Ты приносишь и радость, и горе
И даруешь душевный покой.
Укачай меня, Белое море,
Колыбельную песню напой!
Окулова Нина
*****
Огромное море, студеное море,
Где ветер гуляет один на просторе…
У Белого моря с тобой мы живем
И помним всегда мы, конечно, о нем.
Конечно, есть в мире на что подивиться:
Москва и Анапа, курорты, гробницы;
Но Белое море дороже всего,
И нету милее для нас ничего!
И если отправимся все же куда-то,
Вернемся на Север, конечно, ребята.
А кто здесь родился, уверен, поймет:
Он точно такой же, как мы, патриот.
Конечно, теплее и в Ялте, и в Сочи,
А в городе нашем есть белые ночи.
Пусть манят кого-то другие края —
Здесь родина наша: твоя и моя!
Гандвик
*****
Здравствуй северное лето,
Расскажи, как отдохнула,
Где уснула, как проснулась.
Волны, бьются о берег волны
Такого летнего и холодного моря.
Волны, бьются о берег волны
Такого летнего Белого моря
Камни уже согрелись
Зазеленели на солнце ели,
Сосны пускают корни
В сторону белого белого моря.
Избороздили, да исколесили
В поисках неба, да в поисках силы
Гипербореи серое тело.
Да сила, как птица, давно улетела
Плачете в голос под монастырями,
Мечетесь в море меж островами.
Спросите тихо: «В чем ваша сила?»
Да сила лишь в том, что мы еще живы.
Ворофикин Андрей
Онега — маленький северный город у Белого моря, отзыв от туриста Lene на Туристер.Ру
Около Белого моря, в устье Онежской губы, куда впадает река Онега, с давних пор расположился маленький северный город. История этого города — моей малой родины, начинается в далёком прошлом. Место, где располагается городок, начало заселяться ещё до нашей эры. О жизни первобытных людей свидетельствуют рисунки камнем на скалах, петроглифы и материалы, полученные из раскопок. Издревле здесь люди занимались охотой в лесах, рыболовством. Орудия труда сооружали из кости, дерева, камня. История не сохранила имена тех людей, которые первыми пришли на берег Белого моря и остановились здесь, поражённые богатством рек, озёр, моря, леса и удивительной чистой, брутальной, суровой, но ни с чем несравнимой красотой.
Доехать до Онеги можно из Архангельска на своём автомобиле или на автобусе, или на маршрутном такси с железнодорожного вокзала. Дорога местами хорошая, местами грунтовая. Состояние грунтовой дороги зависит от погоды, а точнее, от дождей. Сегодня дождя не было и мы доехали быстро после работы, в пятницу. Ехать 3–4 часа. Приехали, протопили печь, и пошли к морю.
Закаты у нас очень красивые. Солнце спускается к морю, освещая стволы и листья деревьев разными оттенками, начиная от жёлтого до коричневого, красноватые, оранжевые цвета играют в листьях. Не передать словами игру красок — это надо видеть.
Игривое солнце купается в море, оставляя свой свет в хвоинках старых вековых сосен.
«Горит закат торжественен он и светел,
В полнеба поднимется заря.»
Так писал онежский поэт Евгений Токарев, член Союза писателей России. Поэт родился в посёлке лесозавода N 34,мой земляк. Многие красивые стихи положены на музыку. Его стихи находят отклик не только в душе поморов, но и русских людей.
Белое море! Самое родное. Здравствуй! Посмотрим на закат. Так, так.так.
Если солнце село в тучу — жди, моряк, на море бучу.
Если солнце село в воду — жди хорошую погоду.
Солнце садится в тучу, завтра будет непогода. Жаль, мы собираемся утром ехать в город, в Онегу. Ну, что ж, нам не привыкать.
Завтра — в Онегу. Сегодня — к морю.
Песчаный берег. Холодное лето в этом году. Обычно летним вечером песок ещё тёплый, нагретый за день солнышком.
Мы с сыном идём искать мидий.
Морское дно волнистое, похожее на стиральную доску, которой пользовались до изобретения стиральной машины. Камни покрыты полезными водорослями фукус. Из водорослей ламинарии и фугуса Архангельский водорослевый комбинат делает полезные добавки к питанию, косметические средства и даже мармелад.
Если приехать на Белое море в конце июня, июле, то на берегу чувствуется йодистый запах водорослей-«море цветёт»-говорила моя бабушка.
Но где-же мидии? Из них можно готовить вкусные блюда. Несколько мидий прилипли к камню. Так они и живут-поживают в море. В одном из ресторанов Архангельска я пробовала мидий в сливках. А мы обваривали их на сковороде со специями.
Утро, дождь. До чего же верны наблюдения наших предков за природой.
«Не то, что мните вы, природа,
не слепок, не бездушен лик,
в ней есть душа, в ней есть свобода,
в ней есть любовь, в ней есть язык.!
Так писал поэт Фёдор Иванович Тютчев — певец природы. Язык природы понимали и люди, чья жизнь была неразрывно связана с морем и лесом.
Часто бывает, что в Онеге есть дождь, а на море хорошая погода, но сегодня дождь всюду.
Онега. В древности здесь был Погост на море. Так называлось это место в Уставной грамоте от 1137 года новгородского князя Святослава Ольговича. Новгородцев в этих местах привлекала пушнина. У города не было оборонительных сооружений, а богатство края привлекало захватчиков, поэтому в 1419 году норвежцы разрушили полностью погосты Нёнокса и Онега. В XV веке в документах появилось название Усть — Онега. И только в 1780 году Екатерина Вторая утвердила поселение в устье реки Онеги называть городом Онегъ. Но прижилось название Онега, по названию реки. Когда я училась в школе, то моя первая учительница рассказывала красивую легенду о названии города.
Екатерина Вторая приехала в поселение на море и увидела нашу красоту природы, ночи, которые белее Санкт-Петербургских — они прозрачны. Ну, а когда она увидела закат солнца на Белом море, то сказала «О, нега!» ,так и произошло название. Екатерину Вторую город интересовал, как место для порта. В 1781 году был официально открыт Онежский морской порт и таможня.
Ещё до основания Санкт-Петербурга в Онеге шла оживлённая торговля. В ХVIII веке с открытием торгового пути по Неве и пробитым Петром I «окном» в Европу, торговля через Онежский порт снизилась и оживилась снова тогда, когда деревообрабатывающие заводы стали продавать свою продукцию на экспорт.
Пётр Первый открыл окно в Европу, но захлопнул форточку, то есть северный путь через Архангельск, Соловки, Онегу.
Мы идём мимо онежской гостиницы и здания Архтелекома. Когда-то дуэт этих новых построенных зданий выглядел современно и модерново.
По проспекту Ленина мы подходим к Свято-Лазаревской церкви.
Свято — Лазаревская церковь. Построена она в 1884–89 годах, раньше на её месте была деревянная церковь. Эта церковь не закрывалась в Советское время. По воскресеньям можно было видеть прихожан, поднимающихся на гору, где располагалась церквушка. Церковь расположена на кладбище. Здесь могилы онежан и могила единственного старшего брата моей любимой бабушки Марии — Акима. В этот храм я ходила с бабушкой. Священником в те годы был батюшка, бывший моряк. Здесь я крестилась. Именно около этой церкви расположен район города от которого я была выдвинута в своё время самым молодым депутатом.
Кладбище, как и церковь находится в запустении.
От церкви мы спускаемся вниз и идём к новому Свято-Троицкому собору. Собор восстановлен в ХХI веке, в Советское время в нём был Дом пионеров. Сейчас он главный в Онеге. Храмы восстанавливаются и в Онежском районе.
Жители города украшают город цветами. Город Онега всегда был зелёным городом, сейчас даже чересчур. Около дорог растут не только цветы, но и сорные травы.
Мы вышли на проспект Кирова, который идёт вдоль берега реки.
На проспекте старинные здания зажиточных горожан благополучно разрушаются под охраной государства.
В этом доме было отделение Сбербанка.
Здесь располагалась типография.
Это красивое красно-кирпичное здание было магазином «Мясо — Рыба».В детстве это здание мне нравилось больше других: красный кирпич, ковка.
Дом Кучина, где находится Онежский городской музей. Музей занимает два здания.
В музее чисто и светло, приветливые работники музея рассказывают об экспонатах.
Макеты деревянных онежских храмов.
Чугунное паникадило. Тяжёлое, наверное.
Церковная одежда, хоругви, иконы, евангелия.Деревянные усечённые пирамиды-формы для творожной пасхи.
Надолго задержались у икон Николая Угодника. Много разных изображений, иконы разных годов. Привезены из церквей и домов жителей. Не случайно то, что в домах поморов особо почитался святой Николай. Этот святой покровительствует морякам. Николай Угодник был для поморов не только помощником в морских походах, к нему обращались за помощью и в быту. Если я еду на работу или в путешествие, чья иконка лежит у меня в сумке? Догадались?
В музее представлена одежда поморок. Ах, какие нарядные были поморочки! Белокурые, синеглазые. Одни из стихов Евгения Токарева так и называются «Северяночек глаза». Эти стихи стали основой песни.
На морозе, в стрелках инея
Позабыть никак нельзя,
Ах, какие они синие, северяночек глаза.
Будто море не кончается
В этих льдиночках глазах…
Наряд украшен красивым жемчугом. Где же добывали онежане жемчуг? Покупали? Нет. Река Онега и её притоки и ручьи были богаты речным мелким жемчугом, который добывали из раковин жемчужниц. Но ещё в ХХ веке засорение рек от лесосплава, их заболачивание и хищнический способ добычи привели к истреблению раковин и прекращению промысла.
Одна из комнат музея посвящена Кучину. Александр Кучин родился в деревне Кушерека Онежского района. Он прошёл путь от зуйка — мальчишки, помощника на судне до капитана. Он участвовал в плавании норвежского судна «Фрам» под командованием Рауля Амундсена. Собирал научные материалы. Жил, как в Онеге, так и в Норвегии, и это неслучайно. Раньше говорили «Онега — та же норвега, только говоря другая».Чтобы лучше понимать друг друга был создан язык «руссенорк».Межнациональные связи на протяжении тысячи лет-такое из истории не выкинешь.
Торговля, браки… Моя бабушка вспоминала, что бывало говорили о том, как онежане и норвеги друг к другу зимой на лыжах бегали. Далековато. И правда-ли? Но этим подчёркивались давние наши отношения.
В музее представлены разные виды морских узлов.
Сельскохозяйственные орудия — кичига, серпы, борона. Кичига заменяла цеп и использовалась для отбивания льна, ржи, овса, которые росли в Поморье.
Прялка и древние «утюги».
Из бересты плели корзины и кузова, Именно с такой корзинкой из бересты я езжу в лес за грибами и ягодами. Попадаются грибы: боровики, грузди, волнушки, лубянки, сыроежки, моховики, но больше всех мы любим лисички. Из ягод у нас растут черника, брусника, голубика, вороника, на болотах клюква и любимая морошка. Морошка — это настоящий подарок северного леса. Ягода, впитавшая лучи северного солнца.
Мы перешли в другое здание и здесь мы попали на выставку «Самовар кипит, уходить не велит»
Тульские самовары. На стенде представлено внутренне устройство русского самовара.
Поморская гостиная. Был в гостиной у моей бабушки круглый стол, покрытый белой, вязанной из ниток скатертью, венские стулья, самовар на столе и чаепитие, которое, надо сказать, было не частым. Бабушка рассказывала о «поморской чайной церемонии».
Если приходит гость, то не надо наливать ему чашку полную, так ты желаешь человеку полной жизни, а если налить не до краев, то добра ты не желаешь.
Пить надо чай из блюдца, отставив в сторону мизинец. Это определённый шик.
Если гость попал поморский дом, то чай ему будут наливать до тех пор, пока он не повернёт чашку кверху дном.
Не нашла я в музее ещё одной выставки, которую иногда показывают. Это Онежская роспись по дереву.
Онежская роспись самобытна. Цветовая гамма состоит из красного, зелёного, жёлтого, белого и чёрного цветов.
На росписи можно встретить розаны, листья, птиц, плоды, похожие на шиповник.
Мой старший сын в 12 лет написал сказку «Волшебная кисточка»,которая удостоилась награды. Вот что он писал про Онежскую роспись.
Птички-петушки, деревья, травы — всё взято из природы. Жёлтый цвет-солнышко, песок, морошка, красный-шиповник. Белый — пена волн, ночное небо — чёрная каёмочка.
В Онежской школе искусств юных художников обучают приёмам этой росписи. Мой младший сын когда-то был самым маленьким учеником школы. Эту дощечку он расписал элементами Онежской росписи, когда ему было 5 лет и подарил мне. Самый дорогой моему сердцу подарок от самого родного человечка.
Мы вышли из музея и идём дальше по улице, выходим на площадь А.О Шабалина, где находится дом культуры, на которой проходят различные городские мероприятия. Онега готовится к 80-летию Архангельской области, которое пройдёт в 2017 году. Онеге в этом году исполняется уже 880 лет. С Днем рождения, старушка Онега.
На площади памятник Александр Осиповичу Шабалину, уроженцу посёлка лесозавода N34, дважды Герою Советского Союза, также моему земляку. С морем связана была и его жизнь. Его юность пришлась на военные годы, когда он стал командиром торпедного корабля. После войны контр-адмирал В.О Шабалин был командиром бригады надводных кораблей, заместителем начальника штаба флота, заместителем военно-морского училища имени Фрунзе в Ленинграде.
Если выйти на берег реки, то впереди виднеется бесконечная гладь воды,
морской порт и ещё один памятник. Памятник — стела «Персею» — научно-исследовательскому судну.
В городе Онеге было построено первое экспедиционное гидрографическое судно «Персей»,предназначенное для плавания в льдах. В 1823 году судно вышло в свой первый рейс, Всего на это судне выполнено 84 выхода в северные моря — Белое, Баренцево, Карское. Судно стало плавучим университетом для учёных — океанографов. Во время войны «Персей» стал транспортным судном, доставляющим грузы в порт Мурманск.
Это было опасно, ведь на Северных морях на советские суда вели охоту вражеские подводные лодки и самолёты. В 1941 году «Персей» атаковали бомбардировщики и затопили. Позднее его отбуксировали к берегу Кольского полуострова.
Мы прошли по берегу реки и вышли снова на проспект Ленина. В Онеге дома деревянные и построенные в Советское время из серого кирпича, панельных домов немного.
«Ах, Онега, деревянная страна»-писал онежский поэт Евгений Токарев.
По дороге мы зашли в магазин, пекарня которого печёт вкуснейшие колобки из ржано-пшеничной муки и сладкие «ушки».Я даже прошу привезти их из Онеги родственников, если они едут в Архангельск. Вкуусные.
Дайте-ка мне десять, нет двеннадцать колобков и двенадцать «ушек». Недолго им лежать на тарелочке. Я хуже лисы для колобков. Я вас съем.
Отдохнув и попив чаю с колобками, мы снова вышли погулять, по проспекту Гагарина мы идём в парк Победы. К парку ведёт березовая аллея.
Здесь открыта мемориальная стена с именами 1520 онежан — героев, погибших в годы войны.
Когда — то в шестом классе я собирала краеведческие данные о лесозаводе N 34,об улицах его посёлка. Одна из улиц называлась улица Манкевича. Где-то в архивах библиотеки я нашла старую, пожелтевшую газету «Красная звезда»,в которой вторая страница полностью была посвещена рассказу об этом человеке.
Манкевич Валентин Ипполитович родился в Красноярском крае, в городе Ачинске. В 1039 году семья Манкевичей перехала в город Онега. Ушёл на фронт из поселка лесозавода N 34 на фронт. На войне был командиром артилерийской батареи. Был ранен и умер от ран несовмстимых с жизнью в 1944 году. Похоронен в городе Львов.
Онега гордится своими героями-поморами: Архипом Андреевичем Шестаковым, Александром Ивановичем Пешковым, Никитой Ивановичем Козловым, Геннадием Ивановичем Катариным. В честь них названы улицы, люди помнят своих героев.
Поморы-отважные люди. В основном рост наших земляков выше среднего. Когда моя подруга ростом 184 сантиметра уехала в Великий Новгород, то вспоминала, как её поразила низкорослость новгородцев.
Из онежан вышло немало известных мореходов. И как писал онежский поэт Николай Анисмов «Не надо занимать талантов Онежским мореходам никогда, они студёным морем до Груманта водили смело утлые суда».
Для кого-то из вас Онега — захолустье, а для нас — это родной древний поморский город с богатейшей историей.
Я б уехал- не навечно же прирос!
Только держат крепко веточки берёз!
Только ведаю, по-нашенски, как тут,
Ветер сиверком нигде не назовут!» (Е.Токарев)
Нас держат чудесные люди, живущие на Севере, ветви сосен, закаты, грантные камни и море, которое я сколько бы ни сравнивала, не могу сравнить ни с каким другим.
Фотоальбомы к рассказу
MurmanLit
korzhovПОМОРЬЕ ВЛАДИМИРА СМИРНОВА
Белый-белый
Дым над трубой,
Белые-белые
Облака…
Это величие белого цвета, его единственность, и поражает, и — пугает. Может ли быть такое всевластие, когда и дым белый, и облака, и дни, и ночи, и чайки, и туман? А тут еще и смотрителем «белого» маяка оказывается «белый-белый», седой старик… Конечно, может быть! У нас на Белом море — летом, когда царствует над Заполярьем полярный день без конца и края.
Это стихотворение Владимира Смирнова «У Белого моря» — одно из центральных в цикле произведений, в которых поэт рассказывает о Поморье — мире, откуда он сам происходит, где он рос, где прошли его детство и юность. Поморы — народ особый, с устоявшимся, вековым, традиционным укладом, специфическими привычками (знаменитый кольский краевед Иван Ушаков называет их «странности»), собственным языком. Смирнов — часть этого мира и свой поэтический космос он строит, как истый помор: основательно, цепко, в соответствии с привычками и жизненными установлениями, которые обрел на этой земле.
Какое оно, смирновское Поморье?
Там всегда день, всегда светло, всегда лето. Хотя погода, как это и бывает на Севере, разная, изменчивая, прихотливая — осенняя. Часто — ветер, что «с гребней волн срывает пену», «гудит… и воет протяжно и громко», то «в заберег тонко звякнет волной», то «стонет» «в печной трубе», то, «в ветвях запутавшись, хрипит». Поэт как-то горько заметил об этой особенности нашей погоды: «В целом свете, верно, только ветер да дожди». Это есть, но вот холода — сурового, пронизывающего — вы у Смирнова не встретите. И даже если шторм и слякоть, то, непременно, с хорошим прогнозом на будущий день. От мира, который создает поэт, рассказывая нам о своем родном крае, исходит тепло. И дело тут, конечно, не столько в природе и погоде, сколько в людях, в особом душевном климате, человеческой теплоте и чистоте, которые все вокруг (и погоду!) меняют.
Этим теплом проникнуты все поморские стихи поэта. Замечательно, что мир этих стихов населен множеством реальных, действительных и, что очень важно, если мы говорим о художественном слове, зримых деталей хорошо знакомой автору жизни. Так, в хрестоматийном стихотворении «Перевозчик» он рассказывает о поморском селе, которое пополам разделила река, получилось «двадцать изб — на одной стороне, остальных двадцать изб — на другой». Думаю, картина села покажется знакомой всякому, кто бывал на Терском берегу. «Сельсовет — на одной стороне, церковь с маковкой — на другой» — ну чем не наша Варзуга, с ее Успенской церковью и сельсоветом по разные стороны реки? Эта, на первый взгляд, всецело бытовая, житейская подробность, вынуждающая лирического героя мотаться по водной глади от одного берега к другому, вместе с тем и глубокий художественный образ, за которым таится очень непростая проблема. Это ведь и указание (пусть и непрямое) на разделенность и раскол, который принесла на землю богомольного Поморья Советская эпоха. С одной стороны новая власть — сельсовет, с другой — власть духовная, вечная — церковь, всегда занимавшая здесь особое, почетное место.
Поморы верили в Бога свято и искренне, верили и молились своим святым («От Холмогор до Колы — тридцать три Николы…» — то есть тридцать три Никольских церкви). От веры не отреклись и в пору безбожия и атеизма, до конца оставались верны традициям предков. И это — несмотря на то, что в той же Варзуге после революции не осталось ни одной действующей церкви (было четыре!).
Но «мы все ж отцовской верою крепки». И, хотя «за стеклами, где свет горел когда-то, навечно поселились тишь и мгла», все равно — «Божий храм, величественный, строгий, главу подняв, над поймой воспарил».
В процитированном стихотворении речь идет об умирающей деревне — обезлюдевшей, пустой. И храм здесь такой же — заброшенный, забытый людьми. Деревня эта видится некой » «последней чертой», за которой — иная жизнь, и — смерть привычного поморского уклада. А началось это умирание с момента, когда храм перестал быть храмом. Об этом поэт пытается сказать нам в концовке стихотворения:
А этим бы домам в дымы рядится.
И жить да жить наперекор векам
В Мезени,
Холмогорах,
Золотице —
По северным поморским берегам…
Деревни по музеям помещая,
Мы все ж отцовской верою крепки.
Смотрите!
Никому не помешает
Знать, что бывали выше потолки…
Духовная опора долгой жизни дерени — православная вера. Потому все в той же Варзуге строятся сегодня новые дома, родятся дети, возрождаются церкви: Успенская, Афанасьевская, Петропавловская. Живет село, дышит.
Быстро вернуться к вере предков удалось потому, что и возвращаться-то, по сути, не пришлось — это оставалось в людях, жило в них, несмотря на торжествовавшее вокруг безбожие. Показательный момент: бабка Настя из одноименного смирновского стихотворения образца 1980 (вполне советского) года заводит песню «про жизнь поморскую и быт» и, в том числе, поет гостям «о деревянной церкви древней// И о крестах, что за деревней». Старинные поморские песни — это те ниточки, что хранят в себе прошлое (обычаи, аромат, воздух былого), связывают современных поморов с их предками.
Неслучайно в стихах Смирнова их поют бабки — уже упоминавшаяся Настя и Платонида Ивановна Дворникова. О второй разговор особый. Платонида Ивановна — старейшина знаменитого Варзужского хора. Как дивно начинается посвященное ей стихотворение «Песня» — распевно, глубоко, уважительно — и к героине, и к песне, что просит ее исполнить поэт:
Спой, Платонида Ивановна, песню,
Какую я слышал давным-давно,
Такую песню,
Чтоб в горнице стало тесно,
Чтоб само по себе распахнулось окно,
Чтоб у изб, рассыпанных на угоре,
Дым над трубами замер
Да так и стоял,
Чтобы черное-черное
Белое море
Вдруг сделалось светлым,
Как песня твоя.
Вот ведь волшебство — словно целый мир перед нами распахнулся, словно, почти по Смирнову, окно в этот мир «само по себе распахнулось». Через окно это видны нам все поморские села от Кузреки до Оленицы, где ветер «тихонько подсвищет в поленнице, в заберег тонко звякнет волной». Здесь и Белое море, и дома на угоре, над трубами которых — признаком жизни — замер дым. Но главное — это то ощущение силы, уверенности в себе, сдержанного, величавого напора, что исходит от Платониды Ивановны и ее (неведомой читателю) песни.
Вообще смирновские бабки, постаревшие «поморские женки», вызывают уважение. Они всегда — воплощение доброты и хозяйской основательности. Еще остается от них ощущение некоего величия, причем при этом смирновские бабушки не утрачивают присущих им простоты и человечности. Те же, на первый взгляд несовместимое сочетание величия, торжественности и простоты присутствуют в его описании выступления варзугского поморского хора:
В сельском клубе,
Где лампочки тускло горят,
В сельском клубе,
Где пылью осел неуют,
На скрипучих подмостках
Построившись в ряд,
Варзужане поют…
Варзужане поют.
/»Концерт»/
Какой потрясающий контраст: гнездящийся вокруг неуют и торжественная строгость поющих, которая подчиняет себе и видавших виды суровых слушателей — и их трогает, пронзает красота родной, рожденной прапрадедами песни, похожей на дыхание отчей земли: «молча бабы Слезу вытирают платком.
Грубовато ворочаются мужики. Кто-то кашлянул глухо, Как шлепнул веслом. Кто-то цыкнул легонько на шумных ребят…»
Люди Поморья — герои Смирнова, в сущности, начисто лишены героического. Это простые труженики: немногословные, спокойные, верные родному краю и избранному делу. Вместе с тем это люди, способные к подвигу — подвигу в исконном, первоначальном смысле этого слова. Подвижники! Таков его Ванька из стихотворении «Пастух» — в одиночку, топором и пилой сладивший новый дом, что «лучами пронзен насквозь, легче воздуха самого», что «каждым бревнышком поет песнь создателю своему». Таков и «заречный бобыль», задумавший соорудить в своем селе новый мосток через речку и — пусть и самою собственной смертью — убедивший других мужиков закончить начатую им работу.
У этих людей — поморов — свой язык. Их русский пересыпан словами и выражениями, о значении которых можно догадаться лишь из контекста, и то — не всегда. «Поветерье», «красень», «вешала», «взводень», «угор», «поветь» — эти и другие диалектные слова Смирнов использует, но все же не столь часто, как, скажем, Виталий Маслов. Маслов никогда не отказывался от языка, на котором привык говорить с детства, и для него это именно язык — длящаяся речь, словесная ткань, а не отдельные лексемы. Язык же Смирнова в основе своей литературен, диалектные слова встречаем мы у него все же достаточно редко. Но их красота и инакость от этого, может быть, еще более заметны. Они в его стихах словно драгоценные жемчужины — глаз легко отличает их от привычной, традиционной лексики.
И все же эти слова для него пусть и не чужие, но уже и не вполне свои. На большинство из них он смотрит несколько отстраненно, как и мы, ощущает их своеобразие, они для него не обыденны, не привычны. Лишь немногие такие слова («поветь», «угор», «пожни») Смирнов применяет как слова родного языка — не замечая их, не заостряя на них внимания читателя. Чаще, напротив, диалектизмы играют в его стихах важную, центральную роль, как, скажем, в стихотворениях «В становище поморском», «Красень», «Побережник».
В «Красени» поэт не просто любуется звучанием слова («Красень! — Даже слово-то из лета»), но использует и связанную с ним примету, которую сообщает ему бабушка-поморка:
Завтра день, однако, будет ясен.
Погляди-ко, нонь какая красень,
Горизонт-то —
Будто-то бы расцвел…
Как видим, поэту эта примета известна. Как гласит поморская поговорка: «если красень с вечера, рыбаку бояцца нечего, если поутру, то рыбаку не по нутру» (Меркурьев И.С. «Пословицы и поговорки Поморья»). В нашем случае как раз таки красень с вечера…
А вот с побережник — главного героя стихотворения с таким названием — Смирнов почему-то определяет как западный ветер, тогда как по Меркурьеву это норд-вест, северо-западный ветер. Ко всему прочему поэт винит побережник, что из-за него, мол, «рыба не ловится в сети». Однако в поморских поговорках нет указания на то, что этот ветер влияет на улов (к примеру, «обедник» одна из поговорок в этом прямо упрекает – мол, он «из котла берет», то же и всток — «всток — рыба из котла скок», о побережнике же — ни слова).
Еще одно поморское слово — из тех, на которых Смирнов выстраивает другое свое хрестоматийное стихотворение — тоже связано с ветром. Это пожелание. «Поветерья!» — поморы говорят так при прощании, желая уходящему попутного ветра. Для жителя этих мест естественна привычка соотносить жизнь с ветром, помнить о нем. Ветер играет в их жизни особую роль: будет он попутным, будет и рыбак с уловом, дети — сыты, а жена довольна.
Верный традиции предков, Смирнов несколько лет ходил в море, разумеется, как многие другие мурманские поэты, отдал дань и маринистике. Все же следует отметить, что морских стихов у него не так много, как могло бы быть. Как сам он писал позднее: «не всех мальчишек-поморов обязательно тянет в море. Так случилось со мной. Я окунулся в земные проблемы, в геологию. И лишь спустя годы, когда познакомился с капитаном и поэтом Борисом Романовым, мне ясно представилось, сколько я потерял!
Я до сих пор помню стихи Романова: «и поцелуи не потушат огонь соленый на губах.
..»
И так я завидовал людям, которые пробовали эту «морскую соль», что однажды плюнул на редакторское кресло ТВ и ушел в море…» («Мурманский вестник», 6 января 1996 г.)
И начались стихи о море и морской работе, которые сам автор называл «солеными».
Лирический герой Смирнова — охотник, рыбак, влюбленный в лес, природу, приносит этот мир с запахом костра и еловых веток с собой — на корабль, «в коробку из железа». Вживается, врастает в новую жизнь, новое, неизведанное пространство — как дерево в процитированном стихотворении «Корабль», которое «вдруг оторвали от земли». Вокруг — вода, все вокруг незнакомо и чуждо. Но и здесь, «за сотни миль от рощ и пожен», надо жить. И он — живет, постепенно привыкая к существованию в «коробке из железа», несомой по волнам бескрайнего мирового океана, он «в палубу пускает корни». Новый мир становится понятней, родней. А лес, что все снится по ночам герою, меняется, в этом лесу «плещут волны теплых веток, качая солнце в небесах. И терпкий горьковатый ветер гудит в зеленых парусах…» Это — концовка. Яркая, сочная. Очень точное завершение образного ряда стиха. Предметы двух близких автору миров в ней сплетены — не разорвать.
Вот эта непременная связь с землей — особенность, которую так или иначе отмечали все писавшие о морских стихах Владимира Смирнова. Это, в общем-то, очевидно. Корабли — по Смирнову — «продолженье земли», «города». «Коробка из железа» незаметно становится плавучим домом, частью Родины, России — для каждого моряка. Момент, когда пароход списывают с флота, пускают «на иголки», моряки переживают как гибель близкого друга, который, будто догадываясь о печальной своей участи, «антенну, словно руки, распростер в печали и тоске».
Моряки покинут борт печальный
И уйдут, вздыхая тяжело.
Новый белый океанский лайнер,
Как сынов, их примет под крыло.
Но и там когда-нибудь за полночь,
После вахты вытирая пот,
Кто-то тихо вымолвит: «А помнишь…»
И восстанет старый пароход.
Все здесь хорошо, только вот концовка автору не удалась — скучная, предсказуемая, она похожа на фразу из учебника:
И восстанет старый пароход.
Будто не разрезан «на иголки»,
А в бессрочном плаванье своем
Жив он — в чести, совести и долге
Всех, кто школу проходил на нем.
Это уже из разряда прописных истин. Если все стихотворение — все, до этих строк — было исполнено живого чувства, то здесь автор словно оступается, начинает говорить на ином, чуждом поэзии языке — языке газетных штампов минувшей эпохи. Очевидно, что такая концовка ничего не добавляет к тому, что уже было сказано. Для Смирнова, надо признать, это в порядке вещей — объяснять читателю то, что тому и так уже понятно. Иногда складывается ощущение, что поэт не верит в своего читателя, в то, что тот все поймет правильно и точно. Он стремится рассказать все — до точки, словно желая предвосхитить наши вопросы. Как мне представляется, делает он это совершенно напрасно. Стихотворение — не газетный материал и такое — буквальное, лобовое проговаривание его сути поэтическому произведению не нужно, только мешает. В поэзии подчас вовремя замолчать важнее, чем говорить и говорить, нанизывая на шампур рифм прописные истины, множа строчки, безрассудно растрачивая слова. Результат — риторика: фразы, за которыми нет жизни, мертвые, пустые.
В «соленых стихах» Смирнова таких упражнений в словоговорении немного. В них явственен запах моря, его дыханье, лихорадка морской работы:
Канючат громко чайки за кормою,
Крылом волны касаясь в вираже.
И сладкий огуречный запах мойвы
Над палубою царствует уже.
На фабрике грохочут автоматы.
Консервной жести светится слюда.
И непонятно, что идет в шпигаты:
Рассол или забортная вода.
В этих стихах правит деталь — отмеченные, выделенные художником штрихи рыбацкой жизни. С их помощью автор словно оживляет создаваемое им пространство, насыщает его красками, шумами и звуками, привносит в него движение, азарт авральной работы, как, скажем, в стихотворении «На мойвенной путине». Блестяще использует Смирнов деталь — значимую, говорящую — и при рассказе о людях моря. В поэтической истории «Судовой врач» ситуация — из разряда морских баек: молоденький врач-терапевт, единственный на судне доктор, вырезает аппендицит.
Анекдот да и только! Но герою не смешно: от его умения зависит жизнь человека. А тут еще шторм — «качалась «операционная» над «семибалльною волной», да вместо медсестрички — «боцман с бородой неистовой» (какой замечательный эпитет найден — готовый портрет!). Но, несмотря на то, что «пот заливал лицо, как в зной», доктор справился.
В другом стихотворном портрете — «Пекарь» — герой подобен кудеснику, под грохот волн творящему нелегкое, таинственное свое ремесло. Он у Смирнова не работает, а «колдует». И делает это, опять-таки, в тяжелых условиях, вновь — в шторм, когда «спирало дух до тошноты, сводило острой болью скулы».
Но пел он, если из плиты
Шел ровный ряд румяных булок.
Какой точный глагол находит автор, чтобы охарактеризовать не столько действие, сколько состояние выполнившего свою миссию пекаря — его радость, глубину и силу переполняющего его душу чувства. Одно слово — и им все сказано: мы уже видим представляемого нам человека, готовы ему сопереживать.
Примечательно, что последние стихи Смирнова были также — о море, о людях, связанных с ним судьбой и работой, о современных проблемах моряков: «Расформировывают флот…»
Как видим, море для поэта лишь повод, чтобы рассказать о людях, о родной земле, используя при этом несколько иной, необычный ракурс зрения. Его родство с природой Кольского Севера особенно очевидно в стихотворении «Корабль», о котором мы уже говорили. Как отмечал один из исследователей творчества Владимира Смирнова, он, «уроженец здешних мест, ощущает себя в Заполярье не гостем, не наблюдателем, но соучастником всего происходящего. Им остро переживается внутреннее родство с природой и людьми…»
Заветные слова (своего рода магическую формулу), которыми руководствуется поэт в общении с природой, мы находим в стихотворении «Тайбола»: «Мы друзья с любым лесным зверьем…» Эта формула сродни киплинговскому «Мы с тобой одной крови — ты и я…» Поэт не отделяет себя от мира животных и птиц, сознает себя его частью.
С каким вниманием, любуясь, рассказывает он о жителях этого мира — зверях и птицах, деревьях и травах.
Какие точные определения находит, скажем, чтобы передать читателю «единственную веточку березы с сухой забронзовевшею листвой», последнюю в «январском захоложенном лесу». Здесь каждый эпитет сродни выстрелу в «десятку». «Захоложенный» — как это здорово: и холод (еще не стужа, но уже чуть примораживает), и пустотелое эхо, что так легко разносится в лесной тишине на многие версты, и наступившая уже зима — снежная, гулкая. Присутствие в таком лесу березовой ветки — еще живой, с листьями, несмотря на «больничную сухую белизну» вокруг, создает то напряжение, которое, собственно, и рождает этот стих.
Особенное внимание — травам и цветам. «Подорожник», «Зверобой», «Иван-чай» — название поэтических произведений о соответствующей траве: не только о внешнем ее облике, но и о лечебных свойствах. Причем второе для автора много важней. Как замечает он в одном из стихотворений, «согласен: цветы есть красивей. Но ведь мы-то живем не одной красотой». Как правило, травы, о которых пишет поэт, внешне ничем не примечательны: подорожник — «неприметен, некрасив, с простыми тонкими листами», зверобой — неприметный цветок неприметной травы». Ценность их в другом…
Поэт — часть этого мира. Поэтому ему столь чуждо наступление на этот понятный и близкий ему мир города, цивилизации. К этому противостоянию Смирнов обращается в стихах неоднократно: «А здесь — ни голоса, ни выстрела.//Куда ни глянешь — снег да лед.//И только бешено в транзисторе цивилизация орет…» («Опять по сопкам ветер злится…»). «Цивилизацию» приносит в лес человек. Обремененный достижениями НТР, он способен навредить — слишком неосторожен, невнимателен к тому, что, по сути, составляет условие собственной его жизни — лесу, воздуху, воде. Итог такого отношения — умирает лес, исчезают редкие животные, мелеют реки. Историю одной такой, столкнувшейся с цивилизацией реки, Смирнов рассказывает в стихотворении «Потресканное дно…». Лирический герой вспоминает, какой она была когда-то — «на солнце пела под горою, поля и пожни заливала в дождь».
Теперь — иное:
…река устала колобродить
И растеклась в песчинках без следа.
Ее — глядите! — куры переходят,
Кудахтая: куда ушла вода?
Естественное желание в этой ситуации — встать на защиту, помочь миру зверей выстоять, выжить. Этот мотив, пожалуй, главный в стихах Владимира Смирнова о природе. Свою позицию он заявляет раз за разом: «Лес манит нас своей красотою, которую нам выпало беречь» и «Пусть я буду скуп не по годам, но вот это золото лесное никому на свете не отдам!» Для него, как и для Пришвина, очевидно, что «охранять природу — значит охранять Родину».
Что же такое охранять Родину Смирнов — сын командира партизанского отряда «Большевик Заполярья» Александра Сергеевича Смирнова — знал очень хорошо. Хоть и не воевал — годами не вышел. Герой его военных стихов — знаток лесных троп и истории Кольского Севера, путешествующий по родной земле, на которой здесь и там обнаруживает он «отгремевшего боя приметы» — ориентиры, способные вернуть нас в прошлое, к давно закончившимся боям. В этом и ряду и пограничный столб «на самом краешке Руси, на северной границе», где «русские богатыри ходили в рукопашный», и смерть старика-оленевода, что, «когда фашист под Мурманском стоял», «на упряжке подвозил снаряды и сам врагов, как хищников, стрелял»; и красноармеец, останки которого поэт со товарищи обнаружили в холодной заполярной земле — он словно «спал»: «лежал под шинелькою потною, даже каски не сняв с головы». Рассказ о красноармейце особенно пронзителен — он обращен к сыну Алеше, что придает этой истории новое звучание. Стихотворение становится своеобразным поэтическим наказом — не нотацией, но спокойным, умным заветом — всем будущим поколениям мурманчан. Наказом не грубым, не прямолинейным, сделанным осторожно и мудро. Автор, чуждаясь нравоучительства, определяет простые, безусловные вещи, о которых нужно помнить Алеше и его сверстникам:
Мы его схоронили у старицы
Под печальные вздохи волны
В той земле, что была и останется
Частью нашей великой страны.
Образ воина в этом стихотворении конкретен, детализирован, что отличает его от многих других Смирнова о войне, где защитники Заполярья — это, скорее, символ (самоотречения и воинской доблести), а не живые, реальные люди. Это — богатыри, которым одним только и под силу та титаническая работа, которую пришлось им делать на войне. В стихотворении «У пограничного столба» поэт их так прямо и называет — «русские богатыри». Поэтический строй и лексика, которые использует в данном случае автор, близки эпосу, с характерными для этого жанра приемами: здесь «море в скалы что есть сил и день и ночь стучится», а «израненные скалы гор снега забинтовали». Здесь находим мы и закон, очевидный для любого русского патриота, много определивший и в жизни и творчестве Владимира Смирнова: «Россия… Русь… Ее покой для нас всего дороже».
С любовью к Родине напрямую связана и любовь поэта к Пушкину, который, по сути, является синонимом России. Для Смирнова — это факт безусловный. В цикле «В гостях у Пушкина» он неоднократно обращается к этой параллели, прямо указывая, что великий национальный поэт для него равновелик родной стране. Рассказывая о бое за Михайловское, о разбитом нашей артиллерией доме поэта, объясняет:
Ты не брани, поэт, наводчика,
По дому своему скорбя,
Но мстили мы тогда захватчикам
За Родину
и за тебя.
Должен сказать, стихи Смирнова о Пушкине достаточно тривиальны, обычны — без неожиданностей. Разговор о сути поэтического ремесла, роли поэта в нашем мире — за пределами пушкинского цикла. Этот разговор он затевает неожиданно в стихотворении «Шаман» — внешне, казалось бы, таким далеком от темы «поэта и поэзии».
Поэт сравнивает себя здесь с шаманом. Такой параллелью автор подчеркивает связь свою с северными народами (на Кольском Севере — саамами, Смирнов являлся главным переводчиком Октябрины Вороновой, первого саамского поэта), у которых шаманы в дохристианскую эпоху выполняли сакральные функции, служили связующим звеном с иным миром — миром духов, высших существ.
Аналогия уместная и достаточно точная: поэт действительно похож на шамана, а стихи с их четко выдержанным ритмом, рифмами — сродни заговорам, способным врачевать раны, если не телесные, то душевные — во всяком случае. Поэтому так же, как шаман, пишет Смирнов, «я хворь гоню, залечиваю раны».
Единственный, пожалуй, момент, который смущает — когда герой стихотворения начинает вызывать духов и те слетаются к нему отовсюду: «летят, как вороны, ко мне, // И кружатся, и вьются надо мною…» Вороны — это все-таки символ беды, зловещий, черный символ, эти, питающиеся падалью, птицы — плохие помощники. В остальном центральный образ стихотворения точен. Главное здесь, наверное, та власть над людьми, их помыслами и чаяниями, которые приобретают и хороший поэт, и хороший шаман — в равной степени. Народ верит им. Именно поэтому раз за разом «люди собираются вокруг, // Чтобы послушать мудрого шамана»:
Они стоят у моего огня,
Теснятся, чтобы было видно задним,
И терпеливо ждут и ждут меня…
А я —
молчу:
Мне нечего сказать им.
Вот так — очень смело. Как видим, в этом сравнении Смирнов идет до конца, не щадит своего героя. Концовка стихотворения — ситуация, которая нам очень знакома. Это отнюдь не редкость сегодня: духовные лидеры, недавние «властители дум», которые уже не в состоянии помочь людям — ни точным, выверенным словом, ни делом. Но, в отличие от смирновского шамана, они зачастую не находят в себе мужества признаться в этом: как и прежде, продолжают произносить слова, но уже другие — пустые, не наделенные силой, той энергией, что способна залечивать раны. Нечто подобное происходит и с поэтами. Вспомните нынешних Ахмадуллину, Вознесенского, Евтушенко — стихи, создаваемые ими сегодня, очень часто поэтически беспомощны, малоинтересны.
Да, произнести эти слова: «Мне нечего сказать им…» — не каждому по силам. Но сказать так, значит поступить высоко, достойно — достойно звания поэта. Такой поступок вызван в первую очередь той ответственностью за каждое сказанное слово, которое ощущает герой и поэт вместе с ним (он почти с ним сливается в пространстве стиха).
Острое нежелание способствовать обесцениванию, девальвации слова.
Возможно, именно такое щепетильное отношение к главному инструменту писателя и сделало Владимира Смирнова поэтом. Тем, которого мы знаем.
Дмитрий КОРЖОВ.
Свободная литературная площадка Мурманской области — MurmanLit.ru (www.murmanlit.ru)
От Фонтанки до Белого моря
…Да будем мы к своим друзьям пристрастны!
Да будем думать, что они прекрасны!
Терять их страшно, бог не приведи!
Белла Ахмадулина
Осенью 2012 года в рамках Программы «Свою историю пишем сами» в издательской серии «Библиотека Золотой Книги» (изд. «ДЕАН», Изд. дом «Золотая Книга») вышла в свет книга «Во благо отечества», которая посвящена истории 206 школы Санкт-Петербурга, берущей своё начало от Петровского коммерческого училища. Книга получилась ёмкая и содержательная, однако и она не смогла вместить всего того, о чём хотелось написать, особенно, о выпускниках школы, их творческом и жизненном пути.
В историческом здании школы на Фонтанке вечера встречи всегда собирают питомцев многих поколений. В настоящее время наиболее почётными являются ученики и выпускники блокадных военных лет, ведь школа работала и в эти тяжёлые годы. Сегодня выпускников 206-ой можно встретить в разных уголках нашей планеты. Они принимали и принимают участие в освоении космического пространства, в покорении морских глубин, в освоении Арктики и Антарктики, в разнообразных научных проектах и т.д.
В этой прославленной школе учились, осваивали азы наук и приобретали первый жизненный опыт и автор этой публикации Валерий Глейзер, и Виктор Мишаков, которому эта книга посвящена. Друзья, рождённые в военном 43-ем году, представляют поколение учеников 50-ых годов. Их мировоззрение, сформированное первыми послевоенными годами, затем шестидесятыми, а потом и годами перестройки, их понимание дружбы и отношение к людям и к городу, в котором они выросли и состоялись, представлены в данной публикации.
Публикация предназначена для широкого круга читателей, но особенно хотелось бы, чтобы ее прочитало молодое поколение, интересующееся историей своих отцов и дедов, а также для тех, кому близка история 206 школы.
| Мишаков Виктор Григорьевич |
Уплыл мой друг, он не вернётся.
Теперь безбрежен его путь.
Потеря болью отзовётся
И стопкой, чтобы помянуть.
Давным-давно мы повстречались,
Хранили детство много лет.
И вот, навеки попрощались.
Отныне друга рядом нет.
Однако не меняю галса.
Судьбою друг даётся раз.
Он в памяти моей остался.
Живёт стихами среди нас.
В. Глейзер
ОГЛАВЛЕНИЕ В. Глейзер — В. Мишакову В. Мишаков — В. Глейзеру Берега, где начинали Дворик Мост Ломоносова Из того, что было Защита есть Вите к 40-летию В. Глейзеру Встреча на Фонтанке у Глейзера С Фонтанки в Старый Петергоф. Мишакову К 50-летнему юбилею Глейзера Валерию Глейзеру Отрывки из юбилейной поэмы Охота на людей Наш адмирал За годом — год Пусть Предисловие к собранию стихотворений, подготовленному по случаю 60-летия Мишакова Мечты, мечты! Так много девушек вокруг Года бегут Не гаснет дружба пусть меж нами Импровизация на заданную тему Ты да Я Вариации на темы античных поэтовКраткое описание основ натуральной философии и изящной словесности, необходимое и достаточное абитуриенту для поступления на физический факультет, в изложении Виктора Мишакова — заместителя декана по бакалавриату Я помню чудное мгновенье Любимый тост Всё относительно, мой друг Я с лирой странствовал Физфак и деканат Увы, ребята, не взыщите
У стен Акрополя в Афинах Ноябрь Последняя суббота Уж время дат пришло К юбилею доцента А.
И. Эйхвальда Года мелькают, как мгновенья Назначен праздник в воскресенье!.. Хитрец, решил две трети века Стихи — подарок самый верный Два исторических свершенья Прощание с Т. Олейник В фонтанной северной столице Отзыв на монографию Н.П. Тихомирова Не так давно свободу слова Года к суровой прозе тянут 8 марта 2002 Ну, что сказать тебе, Витёк!.. Проводы старого 2003 года Она царит на факультете 8 марта 2005 года Пускай пожары и потопы Татьяна — свет моих очей!.. Л. Ивановой — диспетчеру моей жизни Девиц так много интересных Опять у Вовы День Рожденья!.. Не пятьдесят, не девяносто В честь сорокалетия творческой деятельности зам. декана по АХЧ Э.И. Спирина Руководитель аппарата Мундиаль 2006 Встреча Нового 2007 года Судьбой безденежной томим Когда, устав от суеты Кругом я вижу перемены Духовной травмою томим Меня с тобой сегодня нету Наш Эдик самых строгих правил Дамам деканата С днем 8-е марта К юбилею Миши Шевцова Белое море Метеорологу Галине Отправляясь в путь, дорогу Я вновь свою тревожу музу Пейзаж, наполненный печали ВОСПОМИНАНИЯ коллеги и соратника Виктора Мишакова -Александра Чирцова К мосту я снова возвратился Сплетенье улиц Петербург Фантазия Мой мост Башни с цепями Осень, улица Зодчего Росси Осенние листы Друзьям Другу Саве Кирха X1V века Юбилейный концерт во ВНИИ им. Д.И Менделеева Ко дню рождения поэта Хотим того мы или нет Галине Мише Шевцову к 65-летию Всё было будто бы вчера Всё было будто бы во сне… Галине Встреча друзей В каждой шутке Галине (к нашему 40-летию) Из Пскова в Петербург Мише и Оле Либерманам Встреча-сюрприз К 70-летию В. Белокурова Какое счастье вновь Песня участников похода на острова Белого моря Белое море В память о походе Острова Беломорья Друзьям походникам«…За тех, кто в море» И …о погоде Что за чудная картина Есть уголок земли для грёз Альбом Обращение к друзьям Заключительный аккорд Виктора Мишакова Заключительный аккорд Валерия ГлейзераКраткие сведения о некоторых персонах, упомянутых в этой книге Автор: Глейзер Валерий | слов 978Рисунок на камне, Детские стихи, Риталий Заславский
У белого моря
У Белого моря — белые волны,
У Белого моря — синие волны,
У Белого моря — зелёные волны.
У Белого моря — холодные волны,
У Белого моря — тёплые волны.
Тихие волны,
Шумные волны,
Высокие волны
И низкие волны
У Белого моря…
Собака
Собака уши подняла —
Кто-то чужой идёт!
И шерсть на холке подняла —
Кто-то чужой идёт!
Собака свернулась клубком,
Собака рядом легла…
Значит, тихо кругом:
Не свистнет чужая стрела!
Собака — уши мои.
Собака — глаза мои,
Пока собака со мной,
Не страшен сумрак ночной.
Люди вместе быть должны
Очень плохо одному
Уходить в ночную тьму.
Одному всегда беда —
Даже если есть вода,
Даже если шкура есть
И найдётся что поесть…
Возвращайся поскорей —
Руки над огнём погрей.
Возвращайся поскорей —
Ноги у огня согрей.
Нет, пещеры не тесны —
Люди вместе быть должны.
Лыжня
Уносит быстрая лыжня!
Какие лыжи у меня!
Ветер хотел догнать —
Не догнал,
Мороз хотел поймать —
Не поймал!
А я догоню
И ветер,
И вьюгу,
И даже оленя…
Всех легко догоню!
Песенка хранителя огня
Пылай, пылай, костёр,
Не потухай, костёр!
Зверь не тронет меня —
Он боится огня,
Холод не тронет меня —
Он боится огня.
Пылай, пылай, костёр,
Не потухай, костёр!
Ночь. Но не сплю до утра —
Мне доверили пламя костра.
Подброшу веток сухих,
Подброшу листьев сухих…
Пылай, пылай, костёр,
Не потухай, костёр!
Охота на медведя
Идём упрямо по следам,
Идём упорно по следам,
Но зверь умён,
И, видно, он
Совсем-совсем не там.
Но мы идём.
Копьё, стрела
И луки наготове.
Охота трудною была —
Следы… и капли крови…
Но вот уже добыт медведь,
И кончена дорога…
Теперь пора и пот стереть,
И отдохнуть немного.
Заклинание змеи
Среди камней ползёт змея
Заговорю её:
«Эта шкура не моя,
И не моё жильё.
Змея, змея.
Мне дочку жаль,
Она — не моя,
Её не жаль.
Руки её не мои,
Губы её не мои,
Глаза её не мои…
Лучше меня ужаль!»
Рисунок на камне
Это солнце: красный круг,
Это солнце: белый круг,
Это солнце: жёлтый круг.
А на камне чёрный круг,
Нарисован чёрный круг —
Тоже солнце.
Над тобой и надо мною
Всюду солнышко земное —
Красный,
Белый,
Жёлтый круг,
И на камне — чёрный круг.
Осень
Осень…
Туча серая-серая
Плывёт в синеве…
Какие рога у лося!
А может быть, это дерево,
Выросло просто дерево
У лося
На голове!
Танец
Танцуй, охотник, танцуй,
Иначе не будет удачи,
Не будет охоты иначе,
Танцуй, охотник, танцуй!
Пляши, охотник, пляши,
Наверное, злые духи
Опять сегодня не в духе, —
Пляши, охотник, пляши!
Танцуй, охотник, танцуй,
На лбу надуваются жилы,
Пока не оставят силы,
Танцуй, охотник, танцуй!
Пляши, охотник, пляши,
Пусть ходят под кожей рёбра,
Богов нелегко задобрить, —
Пляши, охотник, пляши!
Мы плывём далеко-далеко
Мы плывём
Далеко-далеко.
Мы гребём
Легко-легко.
Сколько пальцев
У нас на руках,
Столько
Гребцов
На вёслах.
Сколько пальцев
У нас на ногах,
Столько
Гребцов
На вёслах.
Плыви, плыви, лодка,
Плыви, плыви, лодка,
Плыви, плыви, лодка,
Далеко,
Далеко,
Далеко…
Отдел «Стихи»
Раздел «Из книги «Рисунок на камне»
Заславский Р. З. Топал тополь в Мелитополь. Стихи, сказки, поэмы, пересказы. Для дошкольного и младшего школьного возраста. К.: Издательство «Вэсэлка», стр. 23-31, 1988
Духовные стихи Зимнего берега Белого моря в записях советского времени (по материалам фольклорного собрания ИРЛИ)
1. Агренева-Славянская О. X. Описание русской крестьянской свадьбы с текстом и пес¬нями: голосильными, причитальными и завывальными: В 3 ч. Тверь, 1887.
2. Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899—1901 гг. / Изд. подг. А. А. Горелов, Ю. А. Новиков. СПб., 2002—2003. Т. 1, 3.
3. Архивные записи Пинежского эпоса (по материалам Государственного Института истории искусств 1927 г.) / Публ. А. Ю. Кастрова I Из истории русской фольклористики. Л., 1990. Вып. 3.
4. Афанасьев А. Н. Народные русские легенды. Казань, 1914.
5. Беломорские былины / Зап. А. В. Марковым. М., 1901.
6. Беломорские старины и духовные стихи: Собрание А. В. Маркова. СПб., 2002.
7. Былинная традиция Печоры и Зимнего берега в последнее двадцатипятилетие I Бы¬лины Печоры и Зимнего берега (новые записи) / Изд. подг. А. М. Астахова, Э. Г. Бороди¬на-Морозова, Н. П. Колпакова, Н. К. Митропольская, Ф. В. Соколов. М.; Л., 1961.
8. Былины М. С. Крюковой / Зап. и комм. Э. Г. Бородина (Морозова) и Р. С. Липец; под ред. акад. Ю. М. Соколова. М., 1939. Т. I; М., 1941. Т. II (Летописи Государственного ли¬тературного музея; кн. 6, 8).
9. Варенцов В. Г. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860.
10. Дилакторский П. А. Духовные стихи Вологодской губ. I Этнографическое обозре¬ние. 1898. № 3.
11. Дмитриева Р. П. Повесть о споре жизни и смерти. М.; Л., 1964.
12. Духовные стихи на Пинеге в записях А. М. Астаховой 1927 года / Публ. Л. И. Пет¬ровой I Из истории русской фольклористики. Л., 1990. Вып. 3.
13. Духовные стихи Обонежья (по материалам экспедиций 1926—1932 гг.) / Публ. Л. И. Петровой I Из истории русской фольклористики. СПб., 1998. Вып. 4—5.
14. Духовные стихи Русского Севера / Сост. В. П. Кузнецова; сост. нот. прил. Г. В. Лоб¬кова, М. Н. Шейченко. Петрозаводск, 2015.
15. Духовные стихи старообрядцев Поволжья / Собр. и зап. А. Ф. Можаровский I Этно-графическое обозрение. 1906. № 3—4.
16. Духовные стихи, записанные А. Е. Грузинским (Минской губ., Речицкого у.) I Этно-графическое обозрение. 1898. № 3.
17. Духовные стихи, записанные в Тульской губернии в июле 1845 г. Павлом Смирно¬вым с предисловием М. Сперанского I Чтения в Императорском Обществе истории и древно¬стей российских при Московском университете. М., 1907. Кн. 4.
18. Духовные стихи. Канты: Сб. духовных стихов Нижегородской области / Сост., вступ. статья, подг. текстов, исследование и комм. Е. А. Бучилиной. М., 1999.
19. Калеки перехожие: Сб. стихов и исследование П. Бессонова. М., 1861—1864. Вып. 1—6.
20. Комелина Н. Г. Актуальные проблемы современной фольклористики и изучения классического наследия русской литературы I Сборник научных статей памяти профессора Евгения Алексеевича Костюхина (1938—2006). СПб., 2009.
21. Кому повем печаль мою. Духовные стихи Верхокамья: Исследования и публика¬ции / Отв. ред. И. В. Поздеева. М., 2007.
22. Марков А. В. Былинная традиция на Зимнем берегу Белого моря I Беломорские ста¬рины и духовные стихи: Собрание А. В. Маркова / Отв. ред. Т. Г. Иванова; подг. издания С. Н. Азбелева, Ю. И. Марченко. СПб., 2002.
23. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные П. С. Ефименко. Ч. 2. Народная словесность I Труды этнографического отдела Император¬ского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском уни¬верситете. М., 1878. Кн. 5. Вып. 2.
24. Мельц М. Я. [К 70-летию Э. Г. Бородиной-Морозовой] I Русский фольклор. Л., 1975. Т. 15: Социальный протест в народной поэзии.
25. Михайлов П. Н. Духовные стихи и народные песни, записанные в Псковской губер¬нии. Псков, 1906.
26. Народные песни. Частушки. Детский фольклор: Фольклор старообрядцев Литвы. Тексты и исследование / Подг. В. Новиков при участии Ю. Марченко, И. и Н. Захаровых. Вильнюс, 2010.
27. Неизданные материалы экспедиции Б. М. и Ю. М. Соколовых: 1926—1928: По сле¬дам Рыбникова и Гильфердинга: В 2 т. / Вступ. статья, подг. текстов, научного комм. В. А. Бахтиной; отв. ред. В. М. Гацак. М., 2007. Т. 1: Эпическая поэзия.
28. Николаева С. О метрике и исполнении старших духовных стихов I Experto crede Al¬berto: Сб. статей к 70-летию Альберта Кашфулловича Байбурина. СПб., 2017.
29. Новиков Ю. И. Былина и книга: Аналитический указатель зависимых от книги и фальсифицированных былинных текстов. СПб., 2001.
30. Новиков Ю. И. Книга в семье сказителей Крюковых I Народная культура Русского Севера. Живая традиция: Материалы республиканской школы-семинара (10—13 ноября 1998 г.). Архангельск, 2000. Вып. 2 / Отв. ред. Н. В. Дранникова, Ю. А. Новиков.
31. Озаровская О. Э. Пятиречие. СПб., 2000.
32. Оксенов А. В. Народная поэзия. М., 1894.
33. Ончуков Н. Е. Печорские стихи и песни. СПб., 1908.
34. Отто Н. Старые русские стихи. Стихи стихарей I Живая старина. 1906. Вып. 1.
35. Песни русского народа: собраны в губерниях Архангельской и Олонецкой в 1886 г. / Зап. слова Ф. М. Истомин, напевы Г. О. Дютш. СПб., 1894.
36. Песни русского народа: собраны в губерниях Вологодской, Вятской и Костромской в 1893 г. / Зап. Ф. М. Истомин, С. М. Ляпунов. СПб., 1899.
37. Песни, собранные П. В. Киреевским. М., 1862. Вып. 4.
38. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым / Подг. А. П. Разумова, И. А. Разумова, Т. С. Курец. Петрозаводск, 1989—1991. Т. 2.
39. Петрова Л. И. Духовные стихи на Мезени: (Из полевых тетрадей А. М. Астаховой 1928 г.) I Русский фольклор. Материалы и исследования. СПб., 2004. Т. 32.
40. Попов Н. Народные предания жителей Вологодской губернии Кадниковского уезда I Живая старина. 1903. Вып. 3.
41. Рождественский Т. С. Памятники старообрядческой поэзии. М., 1909.
42. Рудин Б. Духовные стихи: (Из этнографических записей 1904 года) I Труды Кост¬ромского научного общества по изучению местного края. 1923. Вып. 29: Третий этнографи¬ческий сборник.
43. Русские народные баллады / Вступ. статья, подг. текстов и прим. Д. М. Балашова. М.; Л., 1963.
44. Русские народные песни, собранные П. И. Якушкиным. СПб., 1860.
45. Русские народные песни, собранные П. Киреевским. М., 1848. Ч. 1: Русские народ¬ные стихи.
46. Сказки и песни Белозерского края / Зап. Борис и Юрий Соколовы. М., 1915.
47. Смоленский этнографический сборник / Сост. В. Н. Добровольский. М., 1903. Ч. 4. Отд. 28: Духовные стихи.
48. Собрание народные песен П. В. Киреевского: Записи П. И. Якушкина / Подг. тек¬ста, предисловие и комм. З. И. Власовой. Л., 1983—1986. Т. 1, 2.
49. Соколов Б. М. Большой стих о Егории Храбром: Исследование и материалы. М., 1995.
50. Сочинения П. И. Якушкина. СПб., 1884.
51. Сперанский М. Н. Духовные стихи из Курской губернии I Этнографическое обозре¬ние. 1901. № 3.
52. Сперанский М. Н. Курский лирник Т. И. Семенов I Этнографическое обозрение. 1906. № 1—2.
53. Стихи духовные. Словеса золотые / Вступ. статья Е. А. Ляцкого. СПб., 1912.
54. «Только в Боге успокаивается душа моя»: Народная религиозная поэзия Нижего¬родского края / Сост. и комм. Н. Б. Храмовой. Нижний Новгород, 2012.
55. Федорова С. В. Духовные стихи в фольклорных коллекциях архива Карельского на¬учного центра I Локальные традиции в народной культуре Русского Севера: Материалы IV Международной научной конференции «Рябининские чтения — 2003». Петрозаводск, 2003.
56. Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда / Собр. И. Д. Фридрихом. Рига, 1936. Кн. 1.
57. Фольклор Севера: Региональная специфика жанров. Исследования и тексты / Отв. ред. Н. В. Дранникова и А. В. Кулагина. Архангельск, 1998.
58. Хлыбова Т. В. Духовные стихи о Егории Храбром из собрания А. В. Маркова I Лока¬льные традиции в народной культуре Русского Севера: Материалы IV Международной науч¬ной конференции «Рябининские чтения — 2003». Петрозаводск, 2003.
59. Чирков А. Собирательница былин. Двадцать лет фольклористической деятельности Э. Г. Бородиной-Морозовой I Правда Севера. 1945. 1 авг. № 150 (7503).
60. Эпические баллады и духовные стихи Обонежья в записях 1926—1934 годов / Публ. Ю. А. Кастрова I Из истории русской фольклористики. СПб., 1998. Вып. 4—5.
У самого Белого моря — Литературная газета
Из признаний Юрия Казакова: «Впервые на Белое море я попал в 1956 году. Полтора месяца шёл я побережьем от деревни к деревне (а они друг от друга километрах в сорока-пятидесяти), где пешком, а где на карбасах и мотоботах. <…> И это было огромное для меня впечатление, как москвича, никогда никуда не выезжавшего, Север меня просто-напросто покорил. Белое море. Эти деревни, ни на какие деревни на свете не похожие. Что поразило ещё? Быт необыкновенный. Избы двухэтажные. Представьте, там не было вообще замков. Если кто-то уходил в море – избу он не запирал. Ставил палку к двери – значит, хозяев дома нет, и никто не заходил. Поразили меня северная природа, климат, белые ночи и совершенно особые серебристые облака, высочайшие, светящиеся жемчужным светом. Знаете, белые ночи, они ведь даже психику человека меняют».
И вот добрые и памятливые люди, повинуясь законам благодарности, провели в рыбацкой деревне Лопшеньге, где часто останавливался и живал замечательный писатель, литературный фестиваль «Поедемте в Лопшеньгу!» (такими словами не раз обращался к Казакову Константин Паустовский) и «Казаковские чтения». Это редкий пример, когда небольшое количество людей сделали, без преувеличения, большое дело. Фестиваль проходил с 6 по 10 августа сего года. Придумал всё это уроженец Лопшеньги, москвич, общественный деятель и писатель Павел Поздеев. Заинтересованно поддержал и финансировал председатель рыболовецкого колхоза «Заря» Андрей Заика. Со вниманием и пониманием отнеслись к фестивалю и чтениям губернатор Архангельской области Юрий Орлов, заместитель областного законодательного собрания Юрий Сердюк, глава Приморского района Валентина Рудкина и глава деревни Лопшеньги Игорь Майзеров, жители деревни, учителя местной школы, её ученики и много разных чудесных людей.Из Москвы и других городов России приехали на фестиваль и приняли в нём активное участие писатели Владимир Личутин, Юрий Пахомов, Гарий Немченко, главные редакторы журналов «Москва» Владислав Артёмов, «Муравейник» Николай Старченко, «Север» (Петрозаводск) Елена Пиетиляйнен, «Двина» (Архангельск) Михаил Попов, «Вертикаль ХХI век» (Нижний Новгород) Валерий Сдобняков, зам. главного редактора журнала «Наш современник» Александр Казинцев, председатель Поморского землячества в Москве Владимир Енягин и автор этих строк.
Настоятель храма Апостолов Петра и Павла в деревне Лопшеньга иеромонах Антоний 8 августа, в день рождения Юрия Павловича Казакова, провёл торжественное богослужение. И в тот же день хозяева и гости открыли мемориальную доску на доме, в котором часто останавливался писатель. Речи и сообщения на «Казаковских чтениях» были глубоки, оригинальны, ярки. Они чередовались с выступлениями коллективов художественной самодеятельности Архангельска и Лопшеньги. Все эти дни чувствовался небывалый душевный подъём. Лопшеньга и её люди поразили своей самобытной подлинностью и красотой. И это никогда не забудется – Белое море, белые ночи, особой природы народ и царство синих глаз.
9781932511161: Белое море: Стихи — AbeBooks
«Клеопатра Матис. . . размахивает дарами талантливой поэтессы, добившейся успеха.»- The New York Times Book Review
« Пока у нас есть ясность воображения Матис, сложность и широта ее взаимодействия с миром и глубина ее встреч с другими людьми, мы будем рады помогите нам справиться с нашими собственными очагами холода ». — AR Ammons
Сильная, несентиментально эмоциональная шестая коллекция, действие которой происходит на холодных берегах Провинстауна.
«синопсис» может принадлежать другой редакции этого названия.
Об авторе :Матис — автор пяти предыдущих сборников стихов, в том числе «Что подать лодочнику?», Лауреата премии Джейн Кеньон 2001 года.Ее работы публиковались в The New Yorker, Poetry, American Poetry Review, Tri-Quarterly, The Southern Review и многих других журналах и антологиях. С 1982 года она преподает в Дартмутском колледже, где в настоящее время руководит программой творческого письма.
«Об этом заголовке» может принадлежать другой редакции этого заголовка.
Lithium Dreams (Белое море) от Эми Бидер
Салар де Уюни в Боливии содержит крупнейшие в мире запасы лития.«Такое отдаленное и маловероятное место, какое только можно представить, чтобы мир искал своего спасения» — Мэтью Пауэр
Когда-то вулканы ходили и говорили, как люди. Женат замужем.
Поссорились и родили. Когда муж прекрасной Тунупы
сбежал, и забрали своего единственного ребенка, которого она оплакивала:
она плакала и штурмовали, ее полные груди разлились, пока она не превратилась в эту утопленную кровать
, сухую и рваную ледяно-белое море.Слезы
и молоко. Соль. Серебряный ликер спиртных напитков, мякоть зимних клубней.
≈
Базз Олдрин заметил равнину из космоса: вдвое больше Род-Айленда,
не ледник, а это огромное испарение, место настолько плоское, что мы используем его плоскость
для калибровки высоты спутников. измерить отступление полярных льдов.
Сухая лагуна стихии.Энергия. Подмигивает, как монета в колодце .
≈
В голом Саларе туристы разливают песок в бутылки и соль: кружка и пируэт
через эту каменную раковину засухи, пустые лиги неба и свет,
легкий туман ила . Мы мечтаем о чистоте — или очиститель —
означает водить и говорить — o Li, атомный номер три, быть
нашим чудо-элементом!
Доисторическая корюшка, сваренная на медленном огне и дистиллированная
в климатах Альтиплано, в конце концов, ваша самитная материя, как известно, успокаивает,
маниакальный мозг, стремление к самоубийству; доказано, что он рассеивает голос
, который шепчет огонь от богов никогда не бывает свободным —
Хлорид лития
& обычная поваренная соль под коркой древнего океана; ископаемые и водоросли;
Птица такая яркая & Черно утопленная, замаринованная в соленой лужице:
пустыня щедра
Пустыня — это котелок, сваренный досуха. Эта дорога
превратится в грязь, а затем в соль, к рабочим в комбинезонах,
прикрытые завесой и , прикрытые от жестокого солнца; но мы не здесь, не здесь —
важны далекие города: Чунцин, Феникс, Квебек,
Лагос, далеко и отмечены звездочкой: трещины по швам. Сейчас
≈
рабочие в саванах ждут заката.Пустыня терпелива.
Они видят, как земля вспахана: в легенде безответные траншеи,
в поспешных бороздах сгребают. Сузив глаза от бесконечного света
. См. Litio . Заработная плата в жилах вскрыта; см. уплаченное
пышное сокращение разлива ее канав. Эта новая бездна для подпитки нашего трафика.
| |
Клеопатра Матис Белое море: Стихи (книга в мягкой обложке) (2005)
? Клеопатра Матис. . . размахивает дарами талантливой поэтессы, добившейся успеха. ?? Рецензия на книгу «Нью-Йорк Таймс»
? Пока у нас есть Матис? ясность воображения, сложность и широта ее взаимодействия с миром и глубина ее встречи с другими, у нас будет тепло, которое поможет нам справиться с нашими собственными очагами холода.?? А. Р. Аммонс
Сильная, несентиментально эмоциональная шестая коллекция, действие которой происходит на холодных берегах Провинстауна.
| Medien | Bcher Книжка в мягкой обложке (Buch mit Softcover und geklebtem Rcken) |
| Erscheinungsdatum | 1 / 7-2005 |
| ISBN13 | 9781932511178 |
| Издатель anzeigen | Книги Сарабанды |
| Anzahl Seiten | 94 |
| Mae | 153 8 226 мм |
| Gewicht | 167 г |
| Sprache | английский |
Си энд Уитмен | Место рождения Уолта Уитмена
«ДАЖЕ мальчишкой у меня возникло желание написать отрывок, возможно, стихотворение о морском берегу, предполагающее разделительную линию, контакт, соединение, твердое тело, соединяющееся с жидкостью, — это любопытное, что-то таится (как, несомненно, каждая объективная форма становится в конечном итоге для субъективного духа), что означает гораздо больше, чем его простое первое видение, каким бы грандиозным оно ни было — смешение реального и идеального, и каждая из них является частью другого.Часы, дни в моей юности и юности на Лонг-Айленде я бродил по берегам Рокэуэй или Кони-Айленд или далеко на восток, до Хэмптона или Монтока. Однажды, в последнем месте (у старого маяка, ничего, кроме морских волн во всех направлениях, насколько хватал глаз), я хорошо помню, я чувствовал, что однажды должен написать книгу, описывающую эту жидкость, мистическая тема. Потом, я вспоминаю, как мне пришло в голову, что вместо какой-либо особой лирической, эпической или литературной попытки, берег моря должен быть невидимым влиянием, пронизывающим измерителем и счетчиком для меня, в моем сочинении.”- Уолт Уитмен ( Specimen Days , 121)
В работах Уитмена есть множество примеров морских изображений, океанических метафор и прямых ссылок на море. Даже в его великих стихах об Аврааме Линкольне Линкольн упоминается как «капитан» корабля, которым была Америка. Уитмен очень уважал и любил рабочих всех мастей, и моряки, лодочники, докеры и т. Д. Не были исключением. Уитмен родился в 1819 году на Лонг-Айленде, штат Нью-Йорк, и имел тесную связь с морем, «начиная с Пауманока в форме рыбы», и эта связь продолжала проникать в его психику и его творчество на протяжении всей его жизни.
Пауманок — это индейское название Лонг-Айленда. Хотя Уитманы переехали в Бруклин, когда Уолт был ребенком, он очень близко в своем сердце хранил место своих предков, своих родственников, его зачатие и его рождение. Он периодически возвращался на Лонг-Айленд, чтобы освежиться и возродиться. В «Пауманке» Уитмен выразил огромную любовь к месту, где родился:
п. AUMANOK
Морская красота! растягиваюсь и греюсь!
С одной стороны твой внутренний океан, широкий, с обильной торговлей,
пароходы, паруса,
И один ласковый ветер Атлантического океана, свирепый или нежный — могучие
корпуса, темные плывущие вдалеке.
Остров сладких ручьев питьевой воды — здоровый воздух и почва!
Остров солёный берег и ветерок и рассол!
Живя в Бруклине, Уитмен много времени проводил «Пересекая Бруклинский паром», в доках и на верфях, прыгая с моряками и лодочниками, впитывая их истории и события. Он восхищался реками вокруг Манхэттена, как показано в «Манахатте» (отрывок):
Теперь я вижу, что есть в имени, слове, жидком, здравомыслящем, непослушный, музыкальный, самодостаточный, Я вижу, что слово моего города - это слово издревле, Потому что я вижу это слово в гнездах заливов, превосходно, Богатый, он был весь кругом с парусными кораблями и пароходы, остров длиной шестнадцать миль, прочный, Бесчисленные людные улицы, высокие железные наросты, стройные, сильный, легкий, великолепно поднимающийся к ясному небу, Приливы быстрые и обильные, любимые мной, к закату, Текущие морские течения, маленькие острова, большие прилегающие острова, высоты, виллы, Бесчисленные мачты, белые пароходы, зажигалки, паромы, черноморские пароходы хорошо смоделированы, Улицы в центре города, дома спекулянтов, дома купцов-купцов и денег- маклеры, речные улицы, Прибытие иммигрантов, пятнадцать или двадцать тысяч в неделю, Тележки, везущие товары, мужественные скачки конных погонщиков, смуглолицые моряки, Летний воздух, яркое солнце и плавание облака высоко,
Путешествие Уитмена привело его к воде, где бы он ни был.В 1848 году он несколько месяцев работал редактором подкидыша New Orleans Crescent ; он написал несколько стихов, вдохновленных рекой Миссисипи, моряками и лодочниками, которых он там встретил. В Вашингтоне, округ Колумбия, Уитмен провел время в полевом госпитале Чатем на берегу реки Раппаханнок. Позже было известно, что он много времени проводил на берегу моря в Нью-Джерси. Он совершил благоприятную поездку в Канаду, чтобы остаться с доктором Морисом Бэком в 1880 году, а его Дневник в Канаде был опубликован в 1904 году.Хотя он никогда не посещал Бон Эхо, канадские уитмэновцы поручили двум каменщикам высечь слова Уолта Уитмена в скале в парке Бон Эхо с видом на озеро Мазино.
Place — важный и важный аспект связи Уитмена с морем, и именно вливание моря в его произведениях освещает его точку зрения и его творчество. Как объясняет Джеффри Янг: «Строки культового стихотворения [Уитмена]« Из колыбели бесконечно качаются »- озаглавленного« Слово из моря », когда оно было впервые собрано в 1860 году в третьем издании« Листьев »- раскачиваться взад и вперед под звукоподражательное пение птиц; их измеренная длина повторяет движение волн и музыкально раскрывается через анафорический перелив, спондаический сдвиг, тонкий ассонанс и аллитерацию.Когда колыбель качается, переключаясь между «погружением арии» и фрагментами речитатива, движение строк повторяет рождение, происходящее в центре стихотворения — из воспоминаний мальчика на пляже возникает осознание любви. и смерть, его пробуждение к поэтическому призванию ».
Когда-либо осознавая, Уитмен однажды описал свои стихи как « Океан. Его стихи — это жидкие, вздымающиеся волны, постоянно поднимающиеся и падающие, возможно, солнечные и гладкие, возможно, бурные, всегда движущиеся, всегда похожие по своей природе, как катящиеся волны, но вряд ли какие-либо две точно одинаковые по размеру или размеру (метр) , никогда не ощущая чего-то законченного и фиксированного, всегда предлагая что-то запредельное.”
РАБОТЫ ПО УИТМЕНУ
«Зимний день на берегу моря»
«Бардские символы» ( The Atlantic , 1860)
МОРЕ-ДРИФТ. (название части великого поэтического произведения Уолта Уитмена « Листья травы », впервые опубликованного в 1855 году. Это сборник стихов, посвященных морю или морскому берегу)
Стихотворения, включенные в SEA-DRIFT:
Раздел 22, Песня о себе (с анализом)
«Пауманок»
«Гордая музыка морского шторма» ( The Atlantic , февраль 1869 г.)
СТАТЬИ И ЭССЕ
«Путешествие из Бруклина в Итаку: море, город и тело в поэтике Уолта Уитмена и К.П. Кавафи »Майкла П. Скафидаса
«Избранная поэма: После смены моря» The Reader (thereader.org.uk)
«От материального к духовному в кластере морского дрейфа: трансцендентность в« На пляже ночью »,« Мире под соленой водой »и« На пляже ночью в одиночестве »А. Джеймса Вольпарта
«Постоянно меняющаяся природа моря: Уитмен, впитавший в себя Максимилиана Шеле де Вер» Стефана Шёберляйна
«Морская соль в поэзии Уолта Уитмена» Джеффри Янга
«Море» Давида Кюбриха
«Уолт Уитмен и море» — создано для курса американской морской истории в Барнард-колледже *, хотя и неточно с точки зрения хронологии мест, где он жил (т.е. он родился на Лонг-Айленде, а не в Бруклине, и он прожил в Вашингтоне, округ Колумбия, 11 лет), это все еще хороший, связный обзор
«Уолт Уитмен: морской ритм» Рона Хартона
«Океаны Уитмена, моря Ницше» Эми Маллин
«Уитмен, Уолт» | Доступная для поиска морская литература »Программы морских исследований колледжа Уильямс и Mystic Seaport
КНИГИ
Ocean Voices отредактировал Эверетт Хоугланд
Море — непрерывное чудо Уолт Уитман и Джеффри Янг
МУЗЫКА
«Морской дрейф» Делиуса
«Морская симфония» Воана Уильямса
.
.
Как это:
Нравится Загрузка …
Визуальная поэзия моря — PARLEY
Как фотограф, чувствуете ли вы ответственность вносить свой вклад в сохранение наших океанов? Да, безусловно! Я получаю так много от океана, что особенно в сегодняшнем мире, где мы, люди, угрожаем всему живому в нем, я считаю, что мы, , все несем ответственность за сохранение. В моем случае я не могу придумать лучшего использования моих изображений или более высокой цели.Фактически, я каждый день спрашиваю себя, что еще я мог бы сделать для защиты мирового океана.
Какое сообщение вы пытаетесь отправить? Все мы видели ужасающие изображения животных, умирающих в океане, и я рад, что эти изображения достигли стольких людей. Крайне важно, чтобы мы осознали эту очень печальную реальность, но в моем случае я решил послать другое послание — красоту и любовь к океану и всем, что в нем живым животным. Я считаю, что если вы чувствуете связь с каким-либо животным, вы постараетесь защитить его.Я пытаюсь быть голосом океана и за океан.
Любимое место для дайвинга? Ммм … очень сложно ответить. В каждом месте есть что-то уникальное, но я люблю выходить в открытый океан, за много миль от побережья. Иногда сюрпризы просто невероятные.
Любимое морское существо? Опять очень сложно ответить. С осьминогами, дельфинами и морскими львами очень весело находиться рядом.
Вы видели пластик в океане во время работы? Если да, то как это повлияло на вас? Да, конечно, практически при каждом погружении.Это влияет на меня по-разному, особенно когда животные страдают из-за пластика. Душераздирающе видеть воочию любое животное, запутавшееся или мертвое из-за пластика, или даже просто видеть плавающие обломки. Все кончено! Нам нужно найти способ как можно скорее остановить это безумие.
Наши переговоры A.I.R. Стратегия (Избегать, перехватить, перепроектировать) подходит к долгосрочным решениям проблемы пластика океана с помощью экологических инноваций. Как вы реализуете A.I.R? Это фантастическая стратегия, и ее нужно тщательно придерживаться.Лично я принял меры по первым двум инициативам; избегать и перехватывать. Каждый день я избегаю использования чистого пластика. У меня есть многоразовые чашки для кофе и воды, и я провожу продукты в многоразовых пакетах. Я перехватываю, когда нахожусь на пляже или у океана, убирая весь пластик, который могу. Я также поддерживаю своих друзей, которые проводят кампанию в Ла-Пасе, Мексика, по отделению морских львов от пластика и сетей.
Вы с оптимизмом смотрите в будущее наших океанов? На какие изменения вы надеетесь? Я реалист, поэтому в наши дни трудно быть оптимистичным, имея все свидетельства масштабов разрушений, загрязнения, заражения, радиации, перелова и чрезмерного потепления, которые мы нанесли океану.Мы, люди, ослеплены жадностью и идем по пути самоуничтожения. Нам нужно стать более осознанными и отпустить свое эго как индивидуумам и как биологическому виду. Нам необходимо изменить образ жизни на этой планете и наши отношения с Землей и остальными живыми существами. Но для этих изменений нужно время, поэтому я считаю, что создание охраняемых морских территорий может дать океану передышку, и мы должны начать убирать наш мусор!
Избранные стихотворения: Белые птицы У.Б. Йейтс
На этой неделе наше Избранное стихотворение: Белые птицы автор W.B. Йейтса, представленный на этой неделе Эндрю Парсонсом — одним из наших охотников за историями и стажеров по маркетингу.
Менее известное стихотворение на этой неделе от W.B. Йейтс , написанный для «его великой безответной любви», Мод Гонн. Йейтс написал это стихотворение в дни, последовавшие за его первым из четырех неудачных предложений мисс Гонн в 1892 году во время прогулки по скалам Хоута, Ирландия.
Г-жа Гонн заявила Йейтсу о своей любви к чайкам больше всех других птиц во время их дружбы, которую они хотели-они-не-они, и поэтому он написал для нее это стихотворение.
Поэма отражает желание Йейтса одновременно быть свободным от мира с его давлением и эфемерными удовольствиями, а также быть навсегда переплетенным со своей «возлюбленной» Мод, покачиваясь вверх и вниз по морю, наслаждаясь нежными волнами жизни вместе.
Я думаю, что мы все можем относиться к стремлению Йейтса к долгосрочному удовлетворению, свободе от многих жизненных стрессов и возможности разделить это счастье с любимым человеком.Но, возможно, если девушка четыре раза отказала вам, пора найти другую чайку, чтобы сделать предложение…
Белые птицыХотелось бы, чтобы мы были, мои возлюбленные, белыми птицами на морской пене! Мы устаем от пламени метеора, прежде чем оно успеет исчезнуть и улететь; И пламя голубой звезды сумерек, низко повисшее на краю неба, Пробудило в наших сердцах, мои возлюбленные, печаль, которая не может умереть.
Leave a Reply